Юрий Михайлов: Прощай, детство – здравствуй, жизнь…

Пошли на заказ болты, разные по размерам, поскольку токари – сдельщики подстраивались под нужды ремонтников станков. «А мне какая разница, какие точить болтишки, – думал Лёшка, – правда, с крупными попроще и дело поскорее ладится… Но зато мелких можно, как семечек, налузгать». Готовую продукцию он складывал в брезентовую рукавицу, показывал бригадиру и бежал к Клаве: кто-то из девчат принимали выработку, записывали на его счёт.

В конце очередной недели к Алексею подошёл бригадир, попросил выключить станок, сказал:

– Брат, ты куда гонишь-то? За неделю обошёл всех пацанов… Я понимаю, мы на сдельщине, но отрываться-то тоже нехорошо. А если бы тебе полную смену надо было бабахать? Ты бы загнал нас всех, к едрене фене. Покури, походи по цеху, пообщаяйся пять минут с ребятами, переключись чуток…

– Так я не курю… А с ребятами общаемся в обед, чай пьём, бутерброды едим, за жизнь говорим.

– Понимаешь, Лёх, нам могут нормы увеличить, да, мало ли чего придумают, если мы так будем зарабатывать…

– Так я только ученические и получал три месяца. Хочется по-настоящему заработать!

– Я тебе всё сказал. Смотри, как бы не пожалеть потом, как бы поздно не было…

Калягин через час позвал молодого коллегу к станку, заговорил шёпотом:

– Лёш, есть нормативы, ты их кроешь только так… Значит, и остальные могут работать лучше и быстрее. А они не могут… Или не хотят, людям комфорт нужен, чтоб расслабиться можно было. Ты хотя бы первые месяцы после разряда не гони, встанешь на ноги, тогда и будем диктовать наши условия. А, усёк, малой? На-ка вот, покумекай, из болваночек можно насадки выточить на резец, ускоришь выработку ещё процентов на 30—40. Но это на будущее, я помогу, рацпредложение внесём, всё чин – чинарём… Тогда уж, и Ухов замолкнет.

Сдельная работа заставила бригаду работать без аванса, зарплату получали, в порядке эксперимента, раз в месяц. К окошку кассира Алексей пошёл вместе с Калягиным, наставник почему-то был немного возбуждён:

– Ну, Лёш, с первой получкой тебя! Будь осторожен с деньгами, в раздевалке не оставляй. Хотя ты сейчас переоденешься и домой побежишь, пораньше всех нас. Держи карман застёгнутым… Или дождись меня, вместе пойдём домой.

– Так мне в школу надо, дядя Саш. И мама, наверное, уже дома ждёт, обед сготовила, – отпарировал подросток.

По ведомости, у Алексея выходила сумма в сто тридцать два рубля 35 копеек. У мастера цеха с техникумом за плечами и десятилетним стажем работы месячный оклад составлял сто двадцать рублей. Лёшка расписался в ведомости, кассир пересчитала ещё раз деньги, нашла в столе конверт и сложила их туда, улыбаясь, смотрела на мальчишку, сказала:

– Поздравляю с первой зарплатой! Хорошо ты, сынок, поработал. Маму порадуешь, а денежки убери подальше, не потеряй, смотри.

Калягин растрогался:

– Ну, ты дал жару! Иди сразу домой, я сам проверю твой станок, всё отключу, не волнуйся.

***

Он шёл быстро, почти не чувствуя прокисшую зимнюю погоду, чавкающую под ногами снегом. Слева от дороги высились громады ТЭЦ, он видел сотни огней, в которых плыл красавец белый корабль с тремя трубами на верхней палубе, с музыкой, которая слышалась только в его ушах, мощные причалы и ленты жёлтых светящихся дорог, уходящих в небо… Он говорил себе: «Всё впереди, жизнь началась, надо бежать, надо успеть… Только куда?!» Лёшка почти остановился, смотрел на мизерные садовые участки нового товарищества, разбитого на склонах оврага, с фанерными жилыми коробками и проржавевшими пожарными бочками, приспособленными для полива, поднимающиеся из траншей чёрные стволы лип, осенью высаженных на субботнике, серо-грязные домишки частного сектора, расположенные справа от него по сползшему к реке берегу и думал: «Как здесь жить и куда бежать? Учиться, в столицу? А может, плюнуть на всё и зарабатывать деньги, много денег, чтобы, наконец, мама отдохнула, чтобы братья-сёстры почувствовали, что в семье вырос мужчина».

И только радость скорой встречи с мамой помогла мальчишке забыть тревожные мысли, ноги сами неслись к рынку, где в овощной секции, в самом углу прилавков, чтобы не погубить на морозе, торговал южными цветами татарин дядя Вазих, которого все звали Вазыхом. Прошёл всю войну, ни царапины, а кисть левой руки потерял, когда на маргариновом заводе налаживал оборудование, плевался-матерился потом, говорил, что руку потерял на фронте, когда вдруг начисто забыл профессию мастера-наладчика. Врачи раздвоили ему кость, и он действовал ею как щипцами. В клешне мог держать ложку, нож, спичечный коробок, ловко выхватывал ею из ведра несколько цветков. Самое забавное было смотреть, когда он вставлял в культю папиросу и курил, щуря глаз, будто заправский пират: только повязки не хватало. Увидел Лёшу, заулыбался: