Юрий Михайлов - Прощай, детство – здравствуй, жизнь…

Мама ещё что-то говорила, обнимая и целуя сына, измочила его слезами, тут же вытирала лицо концами фартука, снова целовала глаза, щёки, волосы, приговаривая: «Мужчина в доме появился, скоро и старшего брата догонишь… Только из дома не уезжай, как остальные дети. Я умру одна, без тебя, сынок…»

– Мам, ну, что ты говоришь, успокойся, – сказал Алексей, зачерпнув литровой банкой воды из ведра и ставя в неё розы, – ну, куда я поеду, учиться надо-надо, работать надо-надо, а институтов и у нас в городе навалом… Вон, в наш, базовый, с тройками берут и отделение есть моё: обработка металлов резаньем…

Мама почти успокоилась, смотрела, как сын поставил на середину стола цветы, потом стал пересчитывать деньги, достав их из конверта: сложил аккуратной стопкой, пододвинул на край стола, ближе к ней, сказал:

– Ма, давай супа, есть хочу, как из пушки!

Над худсамодеятельностью комбината почти десять лет шествовал актёр драмтеатра Иосиф Продэр. Профком приплачивал ему деньги, нечасто, но приличные. Почти каждый сезон труппа выпускала один спектакль, главреж искал, как правило, пьесы с большой массовкой: столько желающих приходило на занятия театрального кружка. На актёре висела и агитбригада, которая примерно раз в квартал выезжала с концертами и лектором общества «Знание» в подшефные колхозы-совхозы.

Как-то ещё осенью светило местной мельпомены Иван Шадрин, которому единственному из труппы драмтеатра разрешалось играть на сцене вождя мирового пролетариата, сказал Иосифу, что видел на конкурсе чтецов паренька, правда, репертуар у него – не популярный: отрывок из Льва Толстого – ранение князя Болконского при Аустерлице, слушали плохо и зал, и судьи. «Но я прослезился, а меня взять трудно… – подытожил разговор пожилой актёр за рюмкой водки с Иосифом в театральном буфете. – Пока собирался, то да сё, узнал, что он сбежал из школы на комбинат. То есть, у тебя он сейчас. Найди его, где-то в токарях-слесарях он, приветь… Я-то думал, год-два обкатаю его в студии и в Щуку отправлю, целевым, так сказать. Не получилось, дёргать его с работы – не вытяну, ему кормиться надо, а в массовках не заработаешь да и мал он ещё. Но голос – душу выворачивает…»

Актёр не поверил пьяненькому коллеге, чтеца не искал, но инструктору из профкома Эльзе Троян всё же сказал, чтобы она пригляделась к подросткам, пришедшим на работу осенью. А у той – не было полутонов, команду принимала сразу, исполнение доносила незамедлительно:

– В ремцех поступил Алексей Сапрыкин, десятиклассник, учеником токаря пробудет месяцев пять-шесть, в прошлом году вошёл в десятку финалистов городского конкурса чтецов, – отрапортовала Эльза, – какие будут указания?

– Да никаких, пусть профессию получит. Но держи его в поле зрения, может пригодится, – сказал Иосиф.

И про Лёшку забыли. Да и ему некогда: смена, чуток отдыха и занятия в школе, утром – опять на работу. Но профкомовская дама держала руку на пульсе: кадры доложили, что ученик успешно сдал экзамены, работает самостоятельно. За станком часто читает Маяковского, Твардовского, местных поэтов. «С ним не соскучишься, – подумала, улыбаясь Эльза, – пора вести его к Продэру на прослушивание.»

И повела, хотя Лёшка сопротивлялся, как мог. Куда там: мастер смены лично выключил его станок, заставил умыться, переодеться и проводил в административный корпус, где располагался профком. За самым большим из пяти канцелярских столов сидела худенькая востролицая женщина без возраста, смоляные крашеные волосы завиты в мелкие колечки, в ушах и на пальцах сверкают украшения. Она улыбалась, не вставая, протянула руку Алексею, хорошо поставленным голосом сказала:

– Рада познакомиться, Алексей. Сейчас подойдёт Иосиф Наумович, наш режиссёр, между прочим, заслуженный артист РСФСР, пройдём в красный уголок для прослушивания… Ты подумай, что можешь прочесть.

Молодой рабочий, ничего не понимая, думал только об одном: на фига, ему-то вся эта канитель, работать надо, в школу ходить, уроки делать и маме помогать… Двери открылись и высокий человек с львиной гривой пегих волос (тёмный каштан с серебром) и длинным носом стремительно очутился рядом с Лёшкой, сказал громко:

– Привет-привет, вот ты какой! Эльза, куда пойдём?

Женщина вышла из-за стола, повела мужчин по коридору. В красном уголке была приличная сцена, лёгкий, но видно, что дорогой, занавес, стояла трибуна с микрофоном и динамики-усилители.