Александр Непоседа - Театр полутеней. Современная проза

А утром, только погаснут бледные звезды на студеном небе, взбесившимися стаями, жутко крича, мчится вороньё, по одному, только ему известному, маршруту.

Наутро по выходным Кузовкин любил пить чай. Горячий, с тремя ложками сахара. Кухонное окно глядело на прилегающий частный сектор.

– Кулачье недобитое!

Каждый раз шептал он, глядя сквозь мерзлое стекло на крепкие дома, огороды и заборы. Особенно раздражала колонка, где жители набирали воду в ведра и фляги. Сейчас она напоминала сверкающий айсберг. Стоял морозный декабрь. Бело, искристо, студено.

Над крышами струились вертикальные дымные столбы. Квартиру он получил два месяца назад, как молодой специалист.

– Мелко копаете! Секретарь горкома комсомола!

Но это уже тихо. Про себя. Чтоб никто не услышал.

Вода была в кранах. Холодная и горячая. От этого он чувствовал себя на высоте. Хотя дом был двухэтажный.

У соседей была дочь, десятиклассница. За тонкой перегородкой была ее комната, иногда слышался девичий голос. Кровать установил вплотную к стене. Представлял, что они спят вместе.

Но она при встрече даже не здоровалась.

– Вот юная стерва!

Раздался звонок в дверь. Распахнул. Цыганка, в полушубке, расписной шали, смугло-румяное лицо, и девочка трех лет перед ней. Закутанная в шерстяной платок поверх короткого пальто. Чулочки и легкие ботики на ногах.

– Добрый день, дорогой! Дай воды нам напиться!

Ребенок, глянув черными глазами херувима, пытался шагнуть за порог.

Кузовкин подставил колено, перекрывая проход, и брезгливо отстранив свое

тело вглубь прихожей.

– Так колонка на улице! Не чай! Всем наливает.

Захлопнув дверь, застыв, услышал удаляющиеся шаги, детский плач. Усмехнулся.

На столе его ждал остывший бокал.

– Сволочи! Весь кайф испортили!

Она мужеподобна, тяжело топая, движется по улицам. Больна позвоночником – следствие занятий борьбой в юности. Теперь полуразбитая развалина. Одевается невзрачно, безвкусно. Вместо прически остриженное гнездо.

Он меньше супруги на голову. На восьмом месяце беременности. Живот, слабые ноги, тусклое лицо.

В лихое время промышляли уходом за престарелыми людьми. Захватывая квартиры, вышвыривая стариков и старух на улицы. Торгуясь с покупателем жилплощади, врали, выкручивались, клялись, заглядывали в глаза. Втихаря пересчитывали деньги.

Учитывая его опыт секретаря заводского комитета комсомола, все складывалось удачно. Она была исключительно боевиком. Со всеми вытекающими. Копила свой личный опыт.

В прокуратуре. Милиции. Больницах. И прочая и прочая.

Пригодилось. Выставился на продажу детский лагерь. С банковским кредитом хапнули и его. Воровские привычки переползли на детей. Она заведует теперь пищеблоком, связями с Роспотребнадзором, прокуратурой, полицией, медицинскими учреждениями.

Врут, изворачиваются, грешат с подделкой документов, воруют детский летний отдых, детские души, доходы и продукты. Зиму она не работает, плата за квартиру, плата за обучение сына в Перми, за его снимаемую жилплощадь.

Дочь. Полная копия матери. Ничего девичьего. В гимназии ее презирают. «Оно».

– Будем звонить отцу?

Боевик задает вопрос девочке 7 лет.

Ребенок в слезах, дрожит, сжался в кресле от ужаса. Полчаса назад ее обидели мальчишки во время тихого часа. Она выбежала в коридор спального корпуса, пытаясь доказать, что все совсем не так. Пацаны убежали, а она была схвачена крепкой рукой.

Она прекрасно знает, как будет бить ее отчим по возвращению домой.

– Так мы будем звонить отцу?!

Голос зычный, дробящийся гневом. Здоровенная, неряшливая дама заглядывает прямо в детские глаза.

Все это происходит в наши дни. Во время тихого часа.

Вы обратили внимание, какая тишина?

Две сестры. Разница в возрасте четыре года. Росли без драк, без дележа игрушек. Родители не баловали. Старшая первой вышла замуж. Свадьба, поздравления родителей, сестры, друзей и подруг.

Затем сумасшедший роман у младшей. То ли он сбежал, то ли она заигралась.

Правду знают только с ее слов. Замуж все – таки вышла. Время прижало. Возникла необходимость реабилитации общества. Без любви. Бывает.

Старшая, вырастив детей, безумно и слепо влюбилась, разрушая семью, впрочем уже разрушенную пьянством мужа. Пытается строить свое женское счастье. Там и любовь взаимна. Видимая издалека, по ауре. По глазам и дыханию.

Все, включая сослуживцев, родителей, просто знакомых, друзей знакомых, не вспоминаемых подруг, абсолютно все, кому совершенно нет дела до этого – клюют женщину со всех сторон. Исключительно в благих намерениях, желая добра.