Владимир Немцев - Шесть рассказов

– Неужели завистник?

– Да не-ет, другое. Такие щёголи, как ты, в наш магазин не ходят, у них свои магазины есть. И таксисты красавчиков не любят, понял? Те им мало чаевых дают, а ожидания большие внушают. Вот ты бы сколько дал?

– Да я на такси не езжу.

– Вот и я говорю. Не соответствуешь своим претензиям. Не обижайся, миленький, ты сам с возрастом это поймёшь. Только лучше, когда кто-нибудь ещё объяснит, одного опыта пока мало. По телевизору ведь смотришь членов политбюро? Они как выглядят? Да словно серые мышки! Потому что они говорят: мы за пролетариат! А ты за кого?

– Я – за богему, – засмеялся я.

– Вот я и гляжу, как ферт французский смотришься. Только живёшь не как француз.

– А вы знаете, как французы выглядят?

– Чего же не знать? Я кино смотрю, французские фильмы нравятся. Только итальянское кино неореализма больше нравится, оно честнее, и нам ближе.

Я покосился на старенькое штопаное пальто Клавдии Серафимовны. Меня всё это ошеломило – таксист, неореализм… Клавдия Серафимовна неожиданно предстала с новой стороны.

Была она и раньше грубовата, но это нисколько не обижало. Сейчас я с обретением жизненного опыта могу объяснить, почему. Есть ведь грубость и есть хамство, в основе того и другого находится одна грубость. Но хамство я не склонен прощать, потому что хам с помощью грубого общения самоутверждается. А органично грубого человека стоит простить: это может быть его стилем поведения, может быть следствием воспитания среды, а может быть и просто отсутствием воспитания – наши школы ведь этим специально не занимаются. Скорей примитивная московская грубоватость Клавдии Серафимовны была приобретённым свойством на протяжении её долгой жизни, а возможно, и защитной чертой характера. Но это и не суть важно: Клавдия Серафимовна ведь зла другим не несла.

Вскоре я окунулся в новый для меня мир, вырваться из которого не удавалось. А потом представился случай позвонить из общежития двоюродному дядьке, сыну Клавдии Серафимовны, и с удовольствием услышал его голос, интонацией и говором напоминающий мать.

– Болела мамочка долго, в больницу её положили. Она и про тебя вспоминала, и про мамку с батькой твоих, про всех. А недавно похоронил я её. В Московской области она лежит, под ольхой. Приезжаю иногда, птички там чирикают, хорошо ей…

Спустя время, прожитое в столице, я вдруг понял, что город потускнел в моих глазах, он стал не совсем тем местом на земле, куда я с детства стремился.

Помню я, с каким страхом открыла дверь. На крыльце я увидела Гошу. И ведь самая середина ночи…

До чего ж он худенький был в своей шинелишке. Да замерз ведь, бедный солдатик, белый ремень съехал набок, одни глаза тепленькими смотрелись. Я ему говорю: Светка у Валечки Постновой осталась ночевать, нет её. Знала б, не отпустила. Он говорит: «Можно, теть Люся, у вас остановлюсь?» Да мне жалко, что ли. Проходи вот. Вошел, казенное скинул, помылся и провалился в раскладушке.

С утра сидим, ждем Светку. Она ж, негодяйка, в два часа явилась. Фырк, фырк, здрасьте, давайте обедать, что ли. Чего ж ты, доча, говорю, тебя с ночи ждут, а ты прохлаждаешься. Музыку, говорит, слушали, журналы мод смотрели…

Он всё молчит, правда, шубку у неё принял, шлепанцы ей поднес. Он такой вот, отмалчивается, глазами чёрными зыркает, улыбнется иногда, – но подвижный, худенький, не больно-то углядишь за ним.

Так он помалкивал пo обыкновению, а потом говорит:

– Света, сходим в кино? В театр мы не успеем, мне вечером уезжать надо обязательно.

– А я все фильмы смотрела…

– Какой больше понравился?

– «Солярис», – она ему с улыбочкой.

– А, это где две серии?.. Ну пошли.

С поездом у него туго, я ведь вижу. Ну вот, пошли, забежали, правда, к нему домой, он перед дедом повинился, что самовольно, значит, уехал из училища. На попутных добирался…

В общем, на какой-то другой фильм сходили, проводил он Светку до наших дверей – и на вокзал.

Дед, конечно, отругал его очень. А вот так если б в войну было, а вдруг «тревогу» сделают, а если я вдруг позвоню, чтоб выручить тебя, да меня слушать не станут, уx ты, самовольщик проклятый, командир такой-сякой будущий… Но деда, конечно, послушали, по старой памяти.

Мне что, мне Гоша нравился. Только вот у Светки мальчиков много знакомых было, и во всех она влюблялась.