– Это чёрт знает, что такое! Всех курильщиков отчислю безо всякого сожаления! – неоднократно повторял командир роты подполковник Стрижак, которого все страшно боялись, а потому не перечили и не пререкались.
Юра подобные указания принимал окончательно и бесповоротно, возводя в собственном сознании в ранг аксиомы. И даже когда его друзья тайком чадили табак, он был абсолютно непоколебим в своём решении не нарушать приказ командира.
Но это было тогда, в училище, когда вся жизнь была подчинена строгому распорядку армейских будней, когда курение приравнивалось к самым грубым нарушениям воинской дисциплины. Теперь же всё изменилось: Суворовское училище было позади, а впереди – Ленинград, высшее военное училище и взрослая жизнь, и только буфером между этими событиями был краткосрочный отпуск, когда можно расслабиться и перевести дух, отоспаться и отдохнуть, ни о чём не думая и никуда не торопясь.
– Юрок! Иди кушать. Завтрак уже готов, – это мама позвала своё выросшее и повзрослевшее чадо к столу.
Судя по головокружительно вкусным запахам, это были блины, те, которые так любил Юрка.
– Иду, мам! – громко отозвался он. – Только вытрусь.
Он обожал эти ароматные запахи и любил приготовленные мамой блинчики, которые можно есть и со сметаной, и с яичницей, пожаренной специально с салом, и с вареньем. Правда, последние два года наслаждаться истинным вкусом маминой кухни Юре приходилось не так часто, потому что он учился в другом городе и приезжал к маме только на каникулах. Именно во время его отпусков мама старалась удивить сына своими кулинарными способностями, и, надо сказать, ей это всегда удавалось.
– Боже мой, ты уже бреешься! – улыбнулась она, с любовью всматриваясь в лицо сына.
– Мам, я бреюсь уже почти год, – пробасил Юра, обмакивая очередной, свёрнутый в рулон тёплый блинчик в сметану. – И ты каждый раз мне это говоришь. Не надоело?
– Нет, не надоело, – ответила женщина. – Я так редко тебя вижу, что надоесть мне просто не может. А ты уже совсем взрослым стал, и так на батю похож. Я вот смотрю на тебя и думаю, жаль, что он не дожил и не видит тебя сейчас.
Мамины глаза стали влажными от слёз, и она замолчала. Сын тоже молчал, вспоминая своего отца, которого не стало два года назад. Когда это случилось, Юра не сразу осознал данный факт. Смерть отца казалась нелепостью, неправдой, и казалось, что он просто уехал ненадолго, как это случалось летом, в разгар школьных каникул и массовых отпусков трудящихся огромной страны, спешивших со всех ног на жаркий юг, чтобы примерно загореть и поправить пошатнувшееся здоровье. Именно летом отец уезжал в санаторий, где мог отдохнуть и набраться сил на весь последующий трудовой год. И вот два года назад традиционная череда событий была внезапно прервана и никогда больше не повторялась.
В память юноши прочно врезалось ещё одно событие. Это произошло примерно полгода назад, когда он вместе с другими суворовцами смотрел программу «Время», одно из обязательных ежедневных получасовых мероприятий, согласно всё того же распорядка дня. Именно в этот вечер перед Юриными глазами возник образ отца так ясно и чётко, что на миг показалось, протяни руку, и можно будет до него дотронуться. Действительность как будто бы отступила на второй план, отдалив и обесцветив образы однокашников и приглушив их голоса. Даже включённый на полную громкость телевизор и тот будто бы растворился в белёсом тумане, и всё вокруг превратилось в самый обычный фон, потерявший реальные очертания.
– Папа, – прошептал Юра, и его глаза наполнились солёными слезами.
Он вдруг каждой клеточкой своего организма осознал, что больше никогда в этой жизни не увидит родное лицо отца, никогда больше с ним не поговорит, ни о чём не посоветуется, и никогда больше отец не потреплет ласково его чуб и не прижмёт своими крепкими руками к груди.
Юрка тогда был готов попросить у отца прощения за все свои непослушания, за допущенную грубость по отношению к нему, но было поздно. Папы больше не было. Юноше стало плохо. Он вдруг почувствовал, как ком подкатил к горлу и начал душить изнутри, а потом из глаз ручейками потекли накопившиеся слёзы.
Близких терять всегда тяжело, но ещё тяжелее бывает ощущение того, что что-то не досказано, что родной человек никогда не узнает, как сильно его любили. И как же больно и горько осознавать, что ничего уже не вернуть обратно и не исправить. Это неправильно, но поделать уже ничего нельзя. Поздно.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу