My.Self. Harmony. - Маленький Принц

К сожалению, тёплой воды у мужчины в сторожке не было, поэтому он поливал мальчика прохладной. Но Каю хоть что, лишь бы смыть грязь. Въедливая пыль, конечно, не сошла с кожи – её нужно было оттирать жёсткой мочалкой, которой у Сальваторе не было. Но хотя бы комья земли остались в тазу. Блондин вытерся какой-то тряпкой, которую дал ему садовник, и переоделся в одежду совсем не по размеру. При падении он отделался парой синяков и несерьёзных царапин. Сторож усадил мальчика на стул и дал небольшую подушку, пахшую сыростью, чтобы на неё можно было положить голову, сидя за столом.

– Тебя предупредили?

– Да.

– Кто?

– Джимми. Он завтра заберёт меня отсюда. Поэтому он сказал переждать в сторожке.

– Уже завтра?

– Да.

– Куда ты уедешь?

– Не знаю. Но очень далеко отсюда.

– Надеюсь, о тебе будут там заботиться.

– Он сказал, что всё исправит, когда я назвал себя грязным калекой.

– Хм… Как же?

– Как исправляют калек, сеньор?

– Ведут их к врачам, малыш, чтобы они проводили операции.

– Видимо, меня тоже отведут к врачу, чтобы он провёл операцию… – мальчик выпятил нижнюю губу и шумно хлюпнул носом, – Сеньор, мне будет больно?

– Не те времена, Кай. Ты будешь спать и ничего не почувствуешь.

– Я умру?

– Нет. Просто будешь без сознания.

– Потом я смогу ходить?

– Сможешь. Если о тебе позаботятся. Надеюсь, так и будет. Ты станешь обыкновенным мальчиком, сможешь бегать, прыгать, танцевать, будешь радоваться жизни.

– Я боюсь.

– Чего?

– Что всё будет не так.

– Почему же?

– Я привязался к нему. И… И он может сделать мне больно. Я вытерплю всё, что он захочет.

– Малыш, почему ты думаешь, что он захочет навредить тебе?

– Я просто… Боюсь людей. За все 15 лет я видел больше плохих, чем хороших.

– Почему ты думаешь, что Джеймс тоже окажется плохим?

– Не знаю. Я трус?

– Нет. Сам же сказал, что боишься людей.

– Если я боюсь, то я трус.

– Нет. Ты моральный калека.

– Как это?

– Кто-то однажды сделал тебе больно, и теперь ты думаешь, что так будет со всеми.

– М-может ли человек, который говорит, что жалеет меня по-человечески, вдруг взять и оказаться плохим?

– Ты знаешь это лучше меня, Маленький принц. Ты видишь людей насквозь, со всеми их пороками и намерениями. Что ты сам думаешь?

– Он… Никогда не сделает мне больно. Кажется, он добрый и пожертвовал многим, лишь бы вытащить меня отсюда.

– Если так, то почему ты боишься, что всё окажется по-другому? Из-за страха перед людьми?

– Наверное. Сеньор… Почему я часто плачу?

– А ты начал часто плакать?

– Да.

– Потому что ты почувствовал себя живым.

– Но я же и так жив.

– Нет. Ты существуешь. Это не значит, что ты жив. Когда ты чувствуешь хоть что-то, кроме пустоты и отчаяния, то ты жив.

– Плакать стыдно?

– Нет. Но не переусердствуй с этим. Ты просто поверь, что всё будет хорошо. Вот видишь, завтра начнётся совсем новая жизнь. Ты уедешь далеко-далеко, где тебя будут любить, холить и лелеять. Где не будет Джареда, Мэв и злых подростков. Быть может, у тебя появятся новые друзья, которые смогут разглядеть в тебе то, чего никто не видит.

– Что, сеньор?

– Душевную красоту, малыш. А теперь спи, чтобы время быстрее подошло и Джимми уже забрал тебя.

С каждым произнесённым словом сторож, как мог, пытался подавить образовывавшийся ком в горле. Девять лет он разговаривал с этим странным мальчиком, думающим совершенно не по-детски. Стал бы обычный пятнадцатилетний подросток спрашивать, умрёт ли он на операционном столе или нет? Кай же светлый и чистый, как первый снег. Лишь бы только новая жизнь не запятнала его.

Сквозь крошечное окошко под потолком начали пробиваться первые лучи мутного солнца, скрытого за толстой пеленой туч, играя на поверхности стола и щекоча нос спавшего мальчишки. Погода обещала очередное осеннее ненастье. На улице было прохладно, поднялся туман, скрывший практически всё: приют, сторожку, ивы, старый чёрный дуб с заросшим памятником. Виднелись только башенки, но, чтобы их увидеть, нужно было приложить немалые усилия и прищуриться, пока не заноет лоб. В здании не горел свет, поэтому казалось, что это лишь огромная страшная тень, а не дом мучений, где всё ещё спали дети.

Белокурые нечёсаные пряди свисали клочьями на запылённое лицо. Длинные ресницы подрагивали, стоило какому-то неосторожному лучу поцеловать оливковую кожу. Поцарапанные руки старались закрыть глаза, чтобы надоедливое солнце не мешало спать. Всё острее ощущалось нытьё вдоль позвоночника: вот, что значит спать, сидя за столом. Хотелось растянуться хоть на полу, лишь бы расправить затёкшие мышцы. Подвывал совсем опустевший желудок. Однако казалось, что мальчик спит мирно, как младенец.