Евгений Медведев - Карманный ад

Лена (именно так звали утреннюю гостью) уже приготовилась к подобному повороту событий. Нельзя сказать, что она удивилась: сценарий повторялся из раза в раз, как пятичасовое чаепитие у Безумного Шляпника, и Биккок ни разу не отступил от канонов.

Она часто задавала себе вопрос, почему снова и снова оказывается в этой холостяцкой квартире с хозяином-циником, но, к сожалению, всякий раз находила ответ: если с глазу на глаз он был законченным эгоистом, то на публике преображался. Его шарму и чувству юмора трудно было противостоять. Лена даже поймала себя на мысли, что Милан живет в своем вымышленном киномире, где квартира – это гримерка, а улицы, офис, бары – съемочная площадка. Биккок научился играть под софитами условностей и юпитерами стереотипов. Мышеловку общественного мнения он приладил так, что случайные зрители, массовка и партнеры по сцене становились его жертвами. На этот раз в капкан попала Лена, и эта мука продолжалась уже три недели.

В постели, как и жизни, Милан был эгоистом: секс с Биккоком ей не нравился. Ей не нравились его скабрезные шутки, колкие замечания и наплевательское невнимание. За все три недели он однажды подарил ей цветы, а об украшениях и речи не было. Она терпеть не могла Милана со вторника до воскресенья, но каждый понедельник оказывалась под ним.

– Чего стоим так одиноко, кого ждем? В ногах правды нет. – Милан закурил и уставился на батарею утренней почты, включил радио и схватил стакан сока. – «В Исландии защитники эльфов заморозили строительство президентской трассы». Хм, вот это я понимаю: гражданское общество, демократия. Всеобщая декларация прав человека и Галадриэль. «В Москве двое вооруженных грабителей в масках вынесли из кафе 80 чебуреков и две бутылки колы». Великому времени нужны великие герои, и преступники – тоже. «В Польше «воскресший» мужчина пришел на собственные поминки». Вот где нужно учиться мастерству построения сюжетов будущих голливудских хитов. Ты знаешь: я бы хотел оказаться на собственных поминках, но вкрадчиво и незаметно: во-первых, увидеть, кто пришел, а кто проигнорировал мою смерть, а во-вторых, послушать комплименты. О мертвых ведь плохо не говорят? Хотя о чем это я? Переписчики штампам не верят, для нас ведь главное – правдивость и беспристрастность в подаче информации.

Лена уже наелась утренней порцией словоблудия. Она прошла в ванную, быстро оделась и направилась к выходу.

– До новых встреч в эфире. – Милан так и не встал, чтобы ее проводить. На лестничной клетке Лена посмотрела в лестничный пролет, раздумывая, броситься сейчас, чтобы поставить точку в этих бредовых отношениях, или повременить. Ее планы разрушил архитектор дома: в здании было всего два этажа, и она стояла на верхнем. Лена закурила, дверь квартиры отворилась, в коридор вышел Биккок в исподнем.

– Ты мусор забыла, выбрось в бак, как на улице окажешься. Но помни: пластик к пластику, стекло к стеклу, прах к праху. – Он подал ей черный пластиковый пакет и скрылся в проеме. У Лены больше не было сил злиться, она покорно схватила мешок и быстро спустилась во двор.

Промозглый февраль только раскрыл объятия, и прохладное утро бодрило. В отместку за презрение Лена бросила пакет с отходами рядом с баком, довольно рассмеялась и направилась к припаркованной у решеток двора машине. Через полчаса она уже была в офисе.

Тем временем Биккок репетировал. Каждое утро, оставшись наедине, он доставал скакалку, включал украденный саундтрек и читал стихотворение, написанное еще в студенческие годы.

– Будильник перерезал петли сна – и двери сна упали на ладони стаканом чая. Дорогу перепачкала весна – и мостовая в жидкой грязи тонет мостом причала. – Милан замедлял темп прыжков, и каучуковая нить плавно обходила щиколотки. – Тепло постели испускает крик на наковальне бешеного ветра куском металла. Я зажигаю сломанный ночник, я измеряю коридора метры шагом из стали. Холодная щетина на столе голодной бритве завтраком взошла стогом колосьев. Перчатки черной рваный пистолет забил доверху пальцами ушат обоймы грозной. – Биккок вспомнил, что не брился уже два дня, а потому теперь щетина смотрелась особенно колоритно. – Весь мир ложится бархатной дорожкой под стельки моих лаковых ботинок – поход в разгаре. Я начинаю переход по рожам, по скобам позвоночника пластинок – я рот оскалю. – Он начал взвинчивать темп, выдавая по 120 прыжков в минуту, и дыхания уже не хватало. – Страницами бульварных заголовков я выстелю тропу своей войны – я полководец. Залаяв под вольфрамовой головкой, я дирижером на краю волны открыл концерт.