Лев Альтмарк - Утопи свои обиды. Современный израильский триллер

– Может, всё-таки берёт деньги с пациентов наличными, – предположил я, – а те, естественно, никогда в этом не признаются. Кто станет вредить человеку, который исцелил тебя от неизлечимой болезни?

– Мы так и решили поначалу, – кивнул головой Сашка, – но пациенты, с которыми неоднократно беседовали, божились, что он не брал ни копейки, хотя ему предлагали весьма настойчиво… А сейчас, когда вокруг него начался газетный ажиотаж, он и вовсе ограничил приём пациентов. Заявляет, что это не главное, и у него другие приоритеты, а не целительская практика… Ещё больше непоняток. Возникает вопрос: что он собирается делать дальше? На какие шиши будет жить? И что это за «приоритеты»? Вдруг что-то противозаконное?

Некоторое время мы молчали, потом я спросил:

– Может, об этом лучше спросить всё-таки у него самого? Зачем играть в испорченный телефон и узнавать через кого-то? Пытать бедняг-пациентов? Неужели он сам не ответит?

Сашка вздохнул и с сожалением глянул на меня:

– Пробовали. Не получается.

– Не понял, – протянул я, – как не получается? Он что, отказывается с вами разговаривать?

– Не отказывается. Но странные вещи потом происходят с людьми, которых к нему посылали. То ли он их гипнотизирует, то ли ещё что-то делает, но они потом ничего не помнят. Даже диктофон, с которым посылали одного нашего сотрудника, ничего не записал, хотя исправно работал у него в кармане все полчаса их общения. А потом общения вовсе прекратились – ни с кем он не хочет разговаривать. Категорически.

– Ну, брат, – протянул я, – рассказываешь ты мне какие-то чудеса! Ни за что не поверю, что такое может быть! Он что, этот ваш таинственный репатриант, колдун какой-то?

– Чёрт его знает! И из налоговой службы у него ребята были, и наши – все, как один утверждают, что ничего не понимают… Может, и ещё из каких-нибудь контор посерьёзней, только нам об этом неизвестно.

– Ага, – вдруг догадался я, – и вы теперь решили послать к нему совершенно постороннего человека, то есть меня, глядишь, что-то обломится, так?

– В общем, да. – Гольдман внимательно посмотрел на меня и доверительно сообщил: – Уж, тебя-то трудно заподозрить в том, что ты представляешь какую-то официальную организацию. Видок у тебя ещё тот… От тебя вечным репатриантством за версту смердит – уж, извини за откровенность!

– А от тебя? – тотчас обиделся я.

– Я бы и сам к нему поехал, никого не просил бы, да этот номер однозначно не пройдёт – полицейского он сразу различит. Да и ездил я к нему уже один раз, только ничего не получилось. К тому же, – Сашка криво ухмыльнулся, – если он каким-то образом может стирать память, то тебе и стирать нечего – разве что задумки на будущую нетленку!

– Значит, я у вас расходный материал? Превратят меня в овощ – и хрен со мной? Лечение в дурке до конца моих дней бесплатно? Похороны и памятник на могилке за счёт полиции?

– Ну, не всё так печально. Думаю, ситуация гораздо проще, чем кажется. Все предыдущие походы к нему были как бы официальными, по-израильски грубоватыми и прямолинейными, а к нему наверняка нужен совсем другой подход. У тебя это получится, ты же знаток человеческих душ. А кроме тебя мне и просить некого…

Он поглядел на часы, и я понял, что пора закругляться.

– Хорошо, я подумаю.

– Нет. – Сашка встал из-за стола и поправил воротник своей рубашки. – Ты уже дал согласие.

– Даже так?..

Сашка улыбнулся и похлопал меня по плечу:

– Я же тебя знаю!.. Да, и ещё. Очень важно выяснить один он живёт или с кем-то. Круг общения и прочие подобные вещи… Кстати, маленькая деталь. Поселение, в котором он живёт, религиозное. Когда тамошняя публика пришла с ним знакомиться, то, естественно, поинтересовалась, почему он по субботам не ходит в синагогу и не носит головной убор. И знаешь, что он ответил?

– Что?

– Что ему этого не требуется, а он, если захочет, сам станет Г-дом Б-гом. Ни больше, ни меньше…

Серый сумрак за окном постепенно сгущался. Если раньше ещё были видны фонари, выхватывающие из мутной снежной круговерти куски дороги с редкими автомобилями, то теперь рыхлые снежинки, которых становилось всё больше, сливались в мутную пелену, заслоняя дальние силуэты дымящихся заводских труб и улицу, ведущую неизвестно куда. Именно – неизвестно куда, потому что раньше Дмитрий глядел на мир весело и с оптимизмом, и выбранная им дорога наверняка вела к обещанному светлому будущему, а теперь всё куда-то в одночасье исчезло. Не было ни этой улицы с вечно спешащими автомобилями, ни этих дальних заводов, запах гари от которых каждое утро заносило ветерком в открытую форточку, ни будущей благополучной и счастливой старости.