Осип Бес - Стекло

А потом пошел снег и касухи задеревенев скрипели на морозе. Потом была холодная зима, очень холодная зима, из горячих точек возвращались трупы тех, кто не смог поехать с ними тем жарким летом.

***

Дин открыл глаза, в дверь настойчиво звонили. Очнувшись,

он мельком глянул на ползущую к двум стрелку часов. Ожидать в это

время можно было либо в доску пьяного папашу, либо опять где-то шляющуюся сестру, ни того, ни другую видеть не хотелось.

«Почему бы просто не оставить нас в покое!» – подумал он, вновь закрывая глаза.

Мать приподнялась на кровати.

– Открой, – сказала она тихо. – Катя, наверное, с дня рождения вернулась. У одноклассницы ее сегодня… -Тут мать, закашлявшись, замолчала.

– Ты ей денег дала? – спросил Дин растерянно, – я же говорил, не давать, если надо, у меня возьмет!

Дала, день рожденья ведь…

Тут мать прервал вновь заверещавший звонок.

Выругавшись сквозь зубы, Дин пошел открывать.

Это была сестра.

– Что ты трезвонишь, мать спит, – раздраженно сказал он. Сестра молча смотрела на него мутными глазами, держась обеими руками за косяк двери.

– Ты пьяная, что ли? Сюда смотри! – в бешенстве Дин вволок ее в квартиру, – ты что делаешь, дура! – прижав сестру к стене, зашипел он, – тебе сколько, блядь, лет, а?!

– Пусти, урод! – взвизгнула та, вырываясь

– Заткнись! Ты в школе была, в школе была, я тебя спрашиваю?!

– Не твое дело, руки убери!! – заверещала она истерично.

Заткнись!! —зарычал Дин, швырнув сестру в угол, – мать отдыхает! Ты о ней вообще думала, мразь?! Ей бати, что ли, мало?! Ты еще! На ее деньги нажралась?! Че ты молчишь?! На ее?! Ты, блядь, не понимаешь, что мать болеет, деньги нужны!!!

Разговоры были излишни. Дин и сам понимал, что до сестры сейчас ничего не доходит, хотелось кулаком вколотить хоть какие-то мысли в эту безмозглую голову! Сдержавшись, Дин подошел к сестре, взял ее за шиворот и, не обращая внимания на ее крики, потащил в ванную. Мысли путались. Закрыв дверь ванной, он включил воду, не слушая воплей сестры и ее ругани, сунул ее головой под ледяную струю, бившую из крана. Случайно взглянув в зеркало, он увидел свое уставшее, осунувшееся лицо, мельком подумал: «Выспаться бы, да не дадут!» – и посмотрел на сестру

– Хватит с тебя. – Выключив воду, Дин отпустил ее. Та, соскользнув на пол ванной, отползла, с ненавистью глядя в лицо брата, тушь под глазами у нее потекла, мокрые волосы прилипли к шее.

– Еще раз попробуешь у матери денег на пьянку взять, будет хуже, обещаю!

– А че ты мне сделаешь, – вдруг проговорила она, злобно хихикнув. – Тебе уже край, понял? Урод волосатый! Я пацанам во дворе скажу, они тебя подстерегут, суку! Ты же лох! Пидор, все вы пидоры волосатые, вас всех убивать надо!..

Не дослушав, Дин вышел из ванной, пройдя в комнату матери, сел у ее кровати.

– Что вы все у меня ругаетесь, чего опять не поделили?

– Ничего страшного, мама, все хорошо будет, обязательно…

– Совсем взрослый ты у меня стал! – Мать потрепала его по голове.

Вдруг поддавшись какой-то отчаянной нежности, он взял ее ладонь в обе руки, крепко сжал, прильнул к ней губами. Глаза нестерпимо заболели, моргнув, Дин почувствовал, что они сделались влажными и наполняются слезами. «Хорошо, темно, хорошо не видит!» – мелькнуло в голове.

Неясный враг прятался в темноте этой комнаты: болезнь, о которой он не знал ничего, но которая постепенно пыталась отнимать его близких! Сначала Пицца, теперь мать! Это был враг, но он не видел его, не мог схватить, броситься на него, грызть зубами. Это темное, непонятное! Но он чувствовал ЭТО всем своим телом, как ЭТО ЧТО-ТО ворочается в темноте, наполняя дом сдавленными хрипами по ночам, хрипами в груди той, что дала ему жизнь! Той, что изо дня в день жила ради него, не жалея себя, сражалась со всем миром! Нет! Он не может осознать, что ей не помочь! Он просто не верит, не знает, не хочет знать!

Дина передернуло. Он вспомнил, как в первый раз защищал мать от пьяного папаши, как выскочил вперед, сжимая кулачки, не помня, как оказался между ними… плакал от страха перед взбешенным отцом, но стоял, не подпуская его к матери.

Дин оскалился, силясь сдержать слезы, уткнулся в рукав. Ему казалось, что весь дом пропитался болью, что это сами стены стонут по ночам! Дом ненавистный, изъеденный грязью, сыростью и безразличием. Хотелось вскочить, драться с ним, ведь это он, дом, виноват в такой его жизни, это он, с его грязными подъездами, с выбитыми стеклами, сделал мать такой, сделал отца и сестру такими!