Александр Строганов - Сочинения. Том 10

Падаю.

Вот, теперь бы восстановить в памяти что-нибудь из сюжетов фотокарточек, но они не идут в голову, да и для просмотра – слишком слабое освещение.

Почему-то из головы не выходит Ваша ленинградка.

Почему-то мне кажется, что не такая уж она и старая?

Может быть, она родит Вам (нам) ребеночка?

Не выходит из головы Ваша ленинградка.

У нее нет зеленого пальто?

Нет.

Не выходит из головы.

И голуби.

Летите голуби, летите…

Почему-то, с недавних пор, голубей не стало.

Ворон много, а голубей не стало.

Летите голуби, летите…

Кто-то высказал гадкое предположение, что их съели коллекционеры бутылок.

Гадкое предположение.

Летите голуби, летите…

Мне-то кажется, что они, просто, прячутся от нас.

Вы же знаете, как они умеют прятаться.

Так и будут прятаться, пока мы, наконец, не определимся, кто мы, откуда, и куда идем.

И вот тогда, стоило мне подумать об этом, стоило мне вернуться к основе основ, я и услышал ее крик.

Юлькин крик.

Я уже был в непосредственной близости от ее дома.

Она звала меня.

Мысли в моей голове понеслись со скоростью молнии.

Холодок в позвоночнике и руках пропал.

Напротив, мне сделалось жарко.

Пот.

Она звала меня.

Я побежал.

Желтое большое окно ее надвигалось на меня с неумолимостью судьбы.

Дно.

Близость дна.

Дно, оказывается, имеет интенсивно желтый цвет.

Около самого окна, как будто чья-то рука остановила меня.

Крики на время прекратились.

Мне удалось собраться с мыслями.

И вот я уже вновь крадусь.

Это явный признак того, что я собрался с мыслями.

– Не могла она звать меня – крутилось в голове – откуда ей знать о моих намерениях, разве что кто-то сообщил ей? В таком случае, кто же это мог быть? Вы? Но Вы еще не могли получить моего последнего письма, кто же, кто?

И вдруг ответ прозвучал во мне как выстрел.

Ну, конечно же!

Это мог быть только один человек, убиенный Женечка!

Женечка Хрустальный!

Прости, прости меня Женечка!

Ну, конечно же, он не мог не наблюдать за всем происходящим, ведь он был влюблен. Не так как я, а по-настоящему!

Что мне было делать?

Хороший человек, тот человек, кем я был еще совсем недавно, разумеется, тотчас развернулся бы и, с не меньшей скоростью, чем, нежели бежал сюда, отправился бы домой.

Но нельзя сбросить со счетов метаморфозы!

Превращения таки состоялись!

И мой костюм железнодорожника никогда не сидел на мне столь роскошно, как теперь.

Между прочим, здесь то, в этом самом мундире и зарыта собака.

Так хорошо костюм может подходить только дурному человеку. И я на данный момент есть ничто иное, как дурной человек.

Но у меня остается мало времени.

У меня почти что, совсем не остается времени.

Это даже не оправдание.

Теперь я не желаю оправдываться.

Это данность.

У меня мало времени!

У меня мало времени!

У меня мало времени!

У меня мало времени!

У меня мало времени!

Летите голуби, летите…

Падаю.

Падаю.

И в этот самый момент она вновь закричала.

Сомнениям моим был положен конец.

Прости меня, Женечка Хрустальный!

Простите меня, благородный Стилист!

Вот теперь я войду в Эти Комнаты.

Вот теперь я войду в Эти Комнаты.

Я помню как Вы увещевали меня в детстве – Никогда не входи в Эти Комнаты.

Тогда имелись в виду Комнаты родителей! Но суть то была той же – запрет!

Запрет!

Запрет!

Запрет!

Я не должен был преодолеть запретный порог!

И доктора говорили мне то же!

Не смей!

Нельзя!

Никогда не входи в Эти Комнаты!

Так вот, теперь я войду в них!

И вот что я буду говорить.

Текст был создан в течение нескольких секунд.

Привожу его дословно.

Вот я и пришел. Вот я и пришел, как не было обещано, но все это витало в воздухе, все это было очевидным, все это не есть следствие диалога, но есть следствие много большего, того, что между мужчиной и женщиной, между любым мужчиной и любой жениной возникает наподобие гипноза, когда можно и не верить в гипноз, но нельзя не допустить, что неверие это как раз и есть следствие гипноза, окутавшего всех нас, и, в том числе, а в настоящее время, так и в первую очередь именно вас и именно меня, что и явилось, разумеется, и непременно, результатом того, что довольно скоро, не тратя времени на особенные размышления и приготовления, я перед вами и теперь вы можете отказываться от того, что звали меня, можете смеяться надо мной, можете ударить меня или даже убить меня, но вот уж я здесь, прошу любить и жаловать, прошу любить, ибо плотская любовь нисколько не разрушит вас, а меня так сделает совсем другим человеком, человеком, над которым, быть может, вам в последствии и не захочется смеяться, совсем не захочется смеяться, при этом вы можете закрыть глаза, чтобы не видеть меня, если я вам сколько-нибудь, или вовсе неприятен.