Александр Непоседа - В одно касание. Избранное

Обернувшись, увидел в розовой дымке долговязую фигуру гондольера, качающийся траурно-полированный высокий нос гондолы, и легкую женскую тень, окликнувшую его. Она стояла вполоборота, и он успел разглядеть в разрывах тумана трогательную нерешительность, силуэт, облаченный в невесомое, прозрачное, как наваждение над влажным парапетом лестницы.

Жарко вспыхнула медь ограждений, сверкнули стекла витрин – улыбка утреннего солнца – так свершилась их встреча.

Сидя рядом, чувствуя тепло ее бедра, он рассказывал ей о Венеции, она впервые приехала сюда. С мужем, но ему не до нее, все время занят, возвращается поздно, спит до обеда и опять уезжает по делам. В тени моста он решается рассмотреть ее лицо, на нежной щеке маленькая родинка, ресницы долгие и пушистые, чуть припухлые губы.

Сидит прямо, колени плотно сомкнуты и волнуют близостью. Толчок вправо – гондола ныряет в узкий серебристый канал – она прижимается, ища опору, и он перехватывает ее ладонь. Пальцы теплы и невесомы, что ему становится не по себе от прикосновения к ним.

За следующим поворотом они оказываются в жарком солнечном круге, здесь канал широк, заполнен снующими гондолами, горячими сливочными всплесками на воде и прохладными зелеными тенями под высокими бортами. Бегущая серебристая рябь, гортанные возгласы гондольеров, их плавные движения веслами – в слепящем нежном зное венецианского утра. Здания справа и слева – белы до боли в глазах.

Она прикрывает ресницы, вытягивает ноги, выпрямляя их в коленях, и он видит узкую маленькую ступню, охваченную белой паутиной тонких ремешков.

Неуловимое движение – так срывается в полет бабочка, испугавшись набежавшей тени – и волосы рассыпаются по плечам, она поворачивается, в радостном их зеленом блеске отражаются набережная, окна домов, накипание летнего праздного людского движения.

– Давайте завтракать!

Она глазами указывает на аккуратно расставленные столики возле горбатого тяжело-каменного моста. Каждый прикрыт от солнца конусным куполом с кистями.

Круглые столетние столы – под белоснежными скатертями в окружении черных венских стульев. Они совсем пусты в тени здания с красной черепицей на кровле.

От подоконников второго этажа ниспадают глицинии – сиренево-синий туман – касаются маркизы над окнами первого, и все еще изредка вздрагивают от ночной прохлады и росы, стекающей с листа на лист.

Мостовая набережной парит, дрожит жарким маревом. Запахи кофе, свежей выпечки, фруктов, смешиваются с запахами воды, крепкого табака, нагревающихся камней. Сев за столом напротив друг друга – замирают на секунду.

– Не жалеете, что согласились сопровождать меня на прогулке?

– Вовсе нет! Начинаю сожалеть, что этого могло не случиться.

Она протягивает ладонь в сторону мокрой листвы и на ней звонко разбивается хрустальная капля. Дивное летнее утро, изящество руки с теплым матовым оттенком, ее грудной смех – все это вливается в него ярким напитком, словно горячий мед. Завтракали долго, испытывая блаженство, сыр, зелень, устрицы, и наконец – то раскаленный черный кофе в маленьких чашках с мелкими крапинками позолоты, сгущающихся к верхнему краю в полоску.

До груди она скрыта тенью, но горячо глядят глаза, горяч и румянец на щеках, с присущей женской восхитительной ловкостью она вынимает из сумочки необходимое, и в три приема, стремительно, возвращает себе утреннюю свежесть губ.

Быстро взглядывая в маленькое зеркало, спрашивает.

– Вам, правда, непременно надо ехать сегодня?

– Да! Меня ждут, я не могу подводить партнеров. Хотите взглянуть на площадь Сан-Марко? Нам обязательно нужно побывать там. Согласны?

– Конечно! Пойдемте пешком! Вы проводите меня!

Она легко встает из-за стола, протягивает руку, и они выходят под синюю глубину неба с пухлыми дождевыми облаками, закрывшими солнечный диск. Вдвоем пересекают улицу и входят через низкую арку в прохладу узкого тенистого переулка, и за этим тайным поворотом, их будто настигает сладкое пробуждение – не видя и не слыша уже ничего – начинают целоваться, истово, давая передохнуть друг другу, и вновь и вновь соединяя губы.

Он увидел потемневшие глаза, она отстранилась, прижав ладони к пылающим щекам.

– Идемте же!

И, испытывая легкое головокружение, он повел ее неисчислимыми тесными улочками, среди помрачневших домов с обветшалыми резными балконами, вдоль заглохших в зелени вековых стен, через вросшие в берега первобытные мосты над зеленой водой каналов, небо уже темнело, в сухом воздухе клубилось предгрозовое ожидание – мешаясь с резким запахом цветов и тысячелетней пыли – рокочущий гул, обволакивал их, догонял, он навсегда запомнил волнующее движение ее плеч при дальнем ударе грома, и когда они ступили на площадь – хлынул дождь.