Ксения Незговорова - Карусель. Роман-притча

Иногда так хочется крикнуть это фаустовское: «Остановись, мгновение, ты прекрасно!» Запечатлеть красоту, сохранить ее для себя в первоначальном воплощении, записать и воспроизводить, вглядываться в оттенки. Люди придумали фотоаппарат; тот человек, вероятно, не такой гений, как первооткрыватель фонарей. Фотография портит впечатление. Фотография искажает действительность. На ней никогда не бывает так, как было. А между тем, мы стираем настоящее и используем вместо живой памяти кусок компьютерной. Разочаровавшийся в фотоаппаратах да возжелает стать художником.

Но я захотел сохранить звук. Этот город наполнен музыкой: она доносится из открытых окон, болтающихся по дорогам автомобилей, наушников гуляющих мечтателей: изнутри. Я еще никогда не слышал, чтобы уличные музыканты так проникновенно играли. А он стал гитарой, скользнул в ее лоно и задремал спокойным ребенком, как будто еще не родился. Проснулся, как водится, закричал – струны натянулись сильнее, — родилась мелодия-жизнь. Новорожденная, пробивалась она сквозь плотные звуки открытых миров и вырастала до необычайных размеров, уже едва умещаясь в оглушенной душе. Явился огромный цветок, одурманивающий своим неповторимым ароматом. Хочется вдыхать вечность, хочется так пахнуть самому. Хочется обнять Музу великолепного творца.

И вот он сидит на голом асфальте, сложив ноги по-турецки, и перебирает струны, падая с головой в сложения нот; мелодия скачет по подушечкам пальцев, краснеют щеки, есть только всеобъемлющая любовь. Кто-то неумело сочиняет хокку, кто-то зевает над книгой, кто-то досматривает третий сон. И все тогда, когда длится «пока» — пока музыкант играет. Нет, он не нищий, он – поэт.

Гитара и пара вещей, заброшенных во вместительный чехол – весь его небольшой груз. Впрочем, Арсению никогда не требовалось много бесполезных предметов – и если так нужно, он может ограничиться одним единственным инструментом.

Юноша быстро одолел расстояние в два этажа и в нерешительности остановился у запертой двери. Постучаться? Почему бы и нет, ведь это теперь его дом. Он не мог объяснить, в чем тут дело, но закрытые двери всегда наводили на него ужас. Почему-то создавалось впечатление, что тот человек за дверью никого не ждет и прекрасно обходится без твоего присутствия. Впрочем, не думал ли он, что незнакомец бросится к нему, своему новому соседу, в объятия? Нет, ни о чем подобном он, разумеется, и не помышлял, ничего такого не ждал; просто хотелось, чтобы дверь открыли изнутри, почувствовав его приближение. Потоптался на месте, подергал ручку – может быть, там никого? Вздохнул, постучался. Щелкнул замок. Растрепанный, небритый, со стеклянным взглядом и коричневой гривой, новый сосед растерянно поглядел на человека с гитарой, открыл было рот, но тотчас же передумал разговаривать. Прошлепал в дырявых тапках к стулу и добровольно отдался в компьютерный плен.

Арсений в замешательстве остановился. Снял чехол, вынул гитару и, наконец, откашлялся:

– Привет, меня зовут Арсений, а тебя?

Сосед и ухом не повел; он отчаянно колотил по клавиатуре в надежде одержать блистательную победу в очередной кровопролитной схватке по ту сторону экрана.

Юноша нарочито громко затопал ногами; «весело, нечего сказать». Он осмотрел обе кровати и отметил, что на обеих раскиданы вещи молчаливого игромана.

– Слушай, какую кровать я могу занять? – спросил Арсений, уже не надеясь получить ответ.

Молодой человек проиграл и с тяжелым вздохом навалился на спинку стула. Потом как будто опомнился, подскочил на месте, резко повернулся к незваному гостю и с недоверием оглядел его с ног до головы. Арсений ожидал любого, даже бессмысленного теперь вопроса: «ты кто?», но только не этого полупрезрительного, нарочито равнодушного жеста:

– Занимай любую, я все равно не сплю.

Он снова обратился к экрану и за весь вечер не сказал больше ни слова. Арсений читал как-то о людях, которые ни с кем не общаются и почти не выходят из комнаты, но еще никогда ему не доводилось встречаться с ними в реальности. «Впрочем, будет казаться, что я живу один», – подумал Арсений, засыпая. И в этот момент он услышал нечеловеческий стон: сосед потерпел еще одно поражение и в сердцах повалился на пол вместе со стулом.

…Он сидел, забившись в угол комнаты, и мрачно, безжизненно, совсем не по-детски катал по полу какую-то старую, обшарпанную машинку. Мальчик походил на разочаровавшегося в жизни взрослого, который довел себя до высшей степени апатии. Одно колесико на игрушке обиженно звякнуло и отлетело, завоевав право на самостоятельное существование. Арсений окончательно потерял к ней всякий интерес и прислонился спиной к холодной стене. О чем он тогда думал? Умел ли уже составлять мысли, или этому не учатся, оно приходит само, из ниоткуда? Вспомнил учебник по биологии у двоюродного брата – там было изображение странного какого-то, бесформенного простейшего. Амеба? Что-то вроде этого. Вот и он тогда жил, как эта глупая, несмышленая амеба, покоряясь смутным желаниям, но не зная еще, что такое разум.