Валентина Мясникова: Моей душе покоя нет. Сборник стихотворений. Книга первая

Повернула назад, лошадь топчется кругом,
От уздечки натянутой, вздыбилась только.
Этот сон не простой, лишь поняв его толком,
Что белая лошадь не была моим другом.

Сирень цветы развесила
Сиреневые, белые.
Щебечут птицы весело,
Летая в дни весенние.

Соцветия сплетаются,
В воланы листьев вяжутся,
Волной цветной качаются,
Морскою пеной кажутся.

Ох! Ты сирень душистая…
Всё красотой дурманила.
Любовь… как цвет твой, быстрая,
Мне душу лишь изранила.

С обиды слёзы по щекам,
Судьба дана мне горькая.
Мой взгляд всё чаще к облакам,
В руках платочек комкая.

Излить бы боль, да некому,
Внутри… разлука жжёт огнём,
Зачем поверила ему,
Что будем до конца вдвоём.

Сирень подруга нежная,
По ветру цвет развеяла.
Судьба же… неизбежная,
Цвести ей срок отмеряла.

Не познав ещё жизни лукавства не видела в людях,
Ведь они, улыбаясь для всех, добродушны казались.
Но творят безрассудство, купаясь при этом в доходах,
И с людьми эти не люди плохо всегда обращались.

Она рано узнала про горе, что это такое,
От обстрелов спасаясь, искала где можно укрыться.
Здесь боролись за жизнь, оставляя в пути дорогое,
В справедливую жизнь не могли достучаться, добиться.

Она видит во снах, у неё появляются крылья,
Как, взмывая, легко улетает туда, где нет боли.
И нигде не найдя она камнем вниз от бессилия…
Просыпалась от слёз, они часто текли поневоле.

Доброта как мираж… хоть мучает всё же сомнение,
От бездушия некуда деться, сны тягостны ночью.
И картинки о детстве в памяти лишь на мгновение,
Оживают так ярко, будто всё видит воочию.

Прогонял мужик цыганку от своих ворот,
– «Ты иди, иди отсюда, дел невпроворот».
А цыганка говорила: «Да я ухожу….
Только дай вот погадаю, долю расскажу».

С неохотой он цыганке руку протянул,
Поглядела на ладонь, вдруг шепчет: «Утонул»
У него смятение… цыганка, верно, врёт,
Как же можно знать судьбу, гадая наперёд.

Прогонял мужик цыганку от своих ворот
– «Мне не до тебя подруга, дел невпроворот».
Зашагала прочь гадалка, листьями шурша,
Согревая своим телом, тело малыша.

Предсказание сбылось всё, не прошло двух лет.
Для него последним был от той весны рассвет.
Солнца жаркие лучи весь растопили снег,
На дороге грязь да лужи – бездорожье век.

Тот мужик уже обходит лужу стороной,
Да вдруг споткнулся и упал в воду головой.
Поздно помощь подоспела, неживой лежал,
Лишь в руке своей, так крепко, горсть земли зажал.

Память о прошлом застряла во времени накрепко,
Мысли роились, в той тени бессонницей мучили.
На хрупкие плечи её, тем бременем надолго,
Забота о братьях, связана крепкими узами.

Там прошлое, детство, ты сразу в него окунёшься.
Над печкой полати – там мирно сопят малыши.
Мать штопает братьям штаны, нитка тонкая – рвётся.
А в русской печи всё огонь на поленьях трещит.

От лампы зажжённой метались по комнате тени.
Фитиль черным хвостиком дыма коптил потолок.
Отложив шитьё ненадолго мать выбежит в сени,
Нальёт из бочонка овсяный прохладный квасок.

Вернувшись ухватом горшки ставит с ловкостью в печку.
С румяною корочкой хлеб им ржаной испечёт.
И, ведра легко подцепив коромыслом, на речку
Идёт отец утром – он в баню воды припасёт.

Теперь, отдыхая, поднёс уголёк к самокрутке.
Затяжкой прикурит, от кашля не сможет вздохнуть.
Меняясь в лице он уйдёт на крыльцо – было жутко.
А мать слёзы вытрет, скрывая от всех эту суть.

Весною дождливой ушёл от них тихо, спокойно.
И билась мать с ними как «рыба об тающий лёд».
Она понимала, взрослея от жизни невольно,
В то время ей было всего лишь двенадцатый год.

Тогда сердобольная, жившая рядом, соседка
С советом полезла, нашла, захвалив, жениха.
И мать уговорам поддалась соседке в конец-то,
Нужна ей поддержка, нужна ей мужская рука.

А он просто сволочь, хорошим при людях казался.
Лишь только обжился, решил вдруг себя показать.
Над матерью пьяный куражился всё, да цеплялся.
Она не стерпела, решила из дома прогнать.