Евгения Тидеман - Вслух. Стихи про себя

они ткут целый день и ночь уже без людей
в пустом цеху освященном синим сиянием баннеров,
перебежками красных иероглифов на окне, желанием трудящихся,
ткут блестящую ткань без значения,
которую мы носим здесь, из которой сделаем флаг,
он говорит одно: то, что был сделан без участия мыслей и рук.

ты должен держать речь. но я не могу ее удержать, к тому же давно надоел язык,
болтается во рту школьной тряпкой, и не поймешь,
то ли ржешь, то ли треплешься и ешь одновременно,
стоя в луже у супермаркета, уже нигде ни кого не ждешь.
я как бы сказала как бы сказал как все было если чё как бы где…

мощные вязкие ткани плывут из другого мира
в объезд горячих точек, как рулоны войны, также полные форм, существ, насекомых, лежат, сжимаясь, все в пятнах и не новы.
универсальное тело на берегу кокетливо их встречает,
чтобы надеть, завернуться, укрыть,
стать нацией ворса, джинсы, острых катышек,
алый скидочный ковролин уже выстелил новый мир, другое внутри,
друзья «понаехали», вошли в наш дом и легли на пол,
обнялись во сне, спят вздрагивая.
что им снится? стрельба, девушки в джинсах-дудочках,
вплывающие в раскрытый темный гараж,
или свет на рыночном дне,
лучом разбивающий дыни.

разъясняющая всё кровь животных

политика: животные в хижине решают как быть

ветерок в волосах смуглых животных

утробные крики белых слонов

двигаясь внутри экономических систем,

сбрасывая кожу, роняя шерсть

«критика чистого разума» рассечена когтем

половые акты в лагуне, тёмная жидкость, всхлипы…

смерть на острие памяти

старый вожак в утеплённом гробу перенесён через сибирскую степь

на синих фуфайках фрагментарные следы охоты, яростное цветение фонем

чувственные раны на тёплом мясе в глухом сознании овода

в холодные зимы мы собирались сами
звонили из хижины отсутствующим друзьям
создали лес советов, гаремы режимов
и только один вышел жить

этика: хотят есть
свершаясь в мертвенных знаках

Открытый настежь человек сидит на кухне.
Открытый настежь человек считает птиц.
Он скоро рухнет, говорю тебе, он рухнет.
Быть может, вверх. Необязательно, что вниз.
А этот дом к нему прилип – вторая кожа:
Холодный пол, холодный свет, пустой чердак.
И скоро дом очеловечится, быть может.
А человек? Необязательно, что так.

давай, расскажи мне, что изоляция
приносит пользу.
что на мертвом поле сношений
повсюду – гильзы.
что расстояние между людьми —
наш главный козырь.
что принадлежу
к литературнейшей из гильдий.

давай, расскажи, как в группе
анонимного понимания
вскользь обсуждается жизнь,
которую мы не.
но речь – порождение беса,
и в топку такую магию.
поэтому молча ищем
иголку на простыне.

рассказывай однозначней,
я слушаю некрикливо.
все буквы твои черны,
твой рот выпускает кольца.
и там, где упало слово —
прорастает текст торопливо.
и самое страшное,
этому гаду не нужно солнца.

мне дышится очень долго,
а воздух украден – спертый,
и мой домовой с похмелья
зовет себя цифровым.
но прежде чем ты решишься
еще раз восстать из мертвых,
убедись, что тебе
действительно
понравится
быть живым.

Полная остановка времени в терминале
Сверху завял букет из железных прутьев.
Быт сжимается до операции по безналу,
Бытие – до дыхания полной грудью.

Дрожь облаков, турбины протяжный вопль.
Сходит с лица бесполезного грима жижа,
Сколько же нужно выпить сегодня, чтобы
Зеркалом стать, самим себя отразившим.

Скоро покажется из-под крыла пырея
Желтая рябь, угодья сухого стебля.
Глянцевый скальп фюзеляжа как будто преет
В тщетном стремлении слиться со степью.

Ветер завыл, спотыкаясь о каждый камень,
Гимн исчезающим из головы вопросам.
Видишь: вот здесь станцевала однажды Кали,
Так разошлась, что за воздух пришлось бороться.