Евгений Михайлин - За клюквой. Рассказы

Конечно, наши путешественники, потребляя портвейн с водкой, не думали о подобных нюансах; жизнь мудро распорядилась сама – кондиция у них оказалась самая подходящая.

Шли недолго. Милиция оказалась рядом. Это было старинное, одноэтажное здание, которое находилась за высоким забором и имело просторный дворик. Вполне возможно, раньше здесь помещалось Линейное отделение царской полиции или что-то в этом роде. Во дворике стоял один мотоцикл со специальной окраской и два велосипеда. Первое помещение, куда попали ребята, вид имело мрачный. Стены были выкрашены темной сине-серой краской. На уровне головы проходил широкий красный бордюр, отделяющий краску от побелки. На потолке тускло светилась лампочка. Комната была разделена на две половины деревянным барьером, окрашенным так же, как стены. За барьером стоял письменный стол, на котором светилась настольная лампа. За столом сидел лейтенант. Откуда-то раздавались сдавленные крики и стоны.

– Что-то серьезное? – спросил лейтенант у высокого сержанта.

– Нет. Вот показания официантки, – Высокий протянул лейтенанту протокол и документы ребят. – Завтра сами что-нибудь добавят, сейчас бесполезно.

Лейтенант долго читал листок, то поднимая, то хмуря брови. Потом посмотрел на ребят: «Снимайте ремни, вынимайте все из карманов и сложите сюда». Поставив на стол пустую коробку, он вышел из-за барьера, прошел в конец комнаты и, позвенев ключами, открыл КПЗ.

Камера оказалась совсем не такая, какие показывают в кино. Почти до потолка стены в ней были обиты деревом. Вдоль стен были закреплены широкие деревянные лавки. Дерево было отполировано одеждой предварительно-заключенных и блестело, как лакированное. В камере было негрязно, и горел мягкий, рассеянный свет, как в интимном кафе. Выглядело все это очень симпатично, и, если бы выход был свободный, этому помещению легко можно было бы найти другое применение.

На лавке лежал худой мужик неопределенного возраста. Вид у него был странный. На нем была засаленная телогрейка, одетая на голое тело, солдатские галифе и коротко обрезанные валенки. В грязных волосах застрял репейник – свидетельство недавней свободы. Ошеломляющее впечатление производило лицо мужика – оно было побрито. Мужик издавал громкое сопение и периодически вскрикивал.

– Больше не шуми. Ребят разозлишь, помочь не успею, – обратился лейтенант к мужику и, немного подумав, добавил. – Впятером брали, еле справились. Услышанное произвело на мужика сильное впечатление. Он замолчал, сел и почтительно подвинулся в угол. Ребята сели на лавку. В руках лейтенанта звякнули ключи, и дверь закрылась.

А тем временем в вагоне вырабатывался план действий по спасению друзей. Приняли в нем участие даже некоторые пассажиры вагона. Все были настроены по-доброму и хотели помочь, но дельных советов ни у кого не было. Например, полный гражданин в голубой майке-алкоголичке внес предложение о разгоне всей советской милиции вместе с работниками общепита – естественно, это предложение было отвергнуто. Другие советы были менее радикальны, но тоже не подошли. Обсуждение шло настолько бурно, что даже Антон заинтересовался происходящим и спросил: «А где Егор и Серега?» Наконец возникло предложение собирать подписи. Идея понравилась всем.

В обществе это было обыденным и привычным. Подписи в стране начали собирать, когда наших путешественников еще не было на свете. Собирали их, чтобы заклеймить позором врагов народа, чтобы выразить одобрение какому-нибудь мудрому решению Партии, чтобы рапортовать Вождю о невиданных победах в труде. Потом подписи стали собирать в защиту прав угнетенных народов, в осуждение вредных писателей, произведения которых, как правило, никто не читал. Подписывали требования о прекращении мировой гонки вооружения и даже о предоставлении свободы Анджеле Дэвис и Нельсону Манделе, что особенно воодушевляло друзей.

Быстро нашли бумагу и ручку, освободили стол. Сели писать заявление. На этом дело остановилось. Текст не получался. Тот набор слов, который предлагался, совсем не разъяснял суть, а только запутывал дело. По сравнению с ним разговор сержанта с Черненькой был верхом логики и красноречия.

Время шло. Бурное обсуждение результатов не принесло, и народ стал расходиться. Спать хотелось и ребятам. Кто-то из друзей даже вспомнил пословицу: «Утро вечера мудренее». Вдруг мобилизовался Антон: «Спать нельзя! Это будет предательство по отношению к мужикам. Текст надо составить сейчас и подписать у тех, кто не спит. Многие очевидцы, пока мы проспимся, сойдут с поезда». Замечание было признано разумным и друзья «взяли себя в руки». Через некоторое время подтвердилась старая истина: «Чем меньше советчиков, тем лучше». Вскоре все было готово. Заявление получилось очень доброе. Оно не только не оскорбляло, а, напротив, поднимало на невиданные высоты отечественный общепит и советскую милицию. Виноват же во всем был нелепый случай, от которого никто не застрахован. Появилась надежда, что при определенном подходе к официанткам даже они могли его одобрить. Друзья обошли весь вагон и подписали петицию почти у всех бодрствующих пассажиров, благоразумно рассудив, что к официанткам лучше зайти утром. С чувством выполненного долга они тут же заняли свои места и уснули…