Владимир Гоголь - Жизнь прекрасна! Простая, незамысловатая история про…

– Что, философствуешь? – прозвучал рядом голос с хрипотцой. Это была душа Анжелы, имя её Семён прочитал на памятнике.

– Зови меня просто Лика! Я так привыкла при жизни. Хорошо, Семён!? – не то спросила, не то попросила Лика.

– Хорошо! – ответил Семён, и опять удивился своему голосу.

– Ты, Семён, наверное, при жизни пел хорошо, – хохотнула Лика.

– Пел немного, когда в компании. А, почему ты об этом спросила?

– Голос у тебя приятный!

– А мне он таким не кажется, непривычный какой-то.

– И я свой не узнаю, эхом звучит!

Помолчали.

– Как всё прошло? – из вежливости спросил Семён.

– Нормально. Всё как у всех, как всегда, – ровным, спокойным тоном ответила Лика.

– Пополнение прибыло, – раздались сбоку, от ближайшей могилы, звуки, напоминающие дребезжание крышки эмалированного закипевшего чайника. Сгусток мерцающей массы, напоминающей лицо с явными признаками удивлённой маски, приближалось к ним. От могилы уходили два людских силуэта. Юноша, лет семнадцати, поддерживал под руку женщину лет сорока, одетую во всё чёрное.

– Свеженькие? – продребезжала удивлённая душа мужского рода, и продолжила:

– Игорь! Девять дней у меня сегодня. Вот, жена с сыном приходили, побеспокоили.

– Почему побеспокоили? – спросила Лика.

– Привыкайте, – с покровительственной ноткой в дребезжащем голосе, ответил Игорь, – каждое посещение ваших могил, это беспокойство вашего пребывания, вывод вас из состояния покоя, безмятежности. Хотя, вы ещё этого в полной мере не успели ощутить. Да и я тоже, – грустно продребезжал Игорь.

– Вам проще немного, вы и освоитесь быстрее, – вновь заговорил новый знакомец.

– Что у тебя с голосом? Почему так дребезжишь? – спросила Лика.

– Удавкой меня…. – Игорь помолчал и добавил:

– «Бомбил» я на своей машине, прирабатывал. Денег вечно не хватало, а тут сына учить надо было, за институт платить. Вот, я вечерами и тачковал часа по три-четыре. Вечером посадил парочку, парня с девушкой, повёз на окраину, а там…. Удавку на шею, потом ножом добили. Если бы сразу умер, ничего бы с голосом не было, а так, горло повредили, а убили ножом, вот от того и голос такой. Пел при жизни хорошо, на гармошке, на гитаре играл. В самодеятельности выступал, дипломы, грамоты были, а теперь вот такой дребезгун….

– Ладно, заболтался я с вами! Завтра увидимся.

– Что, опять здесь будешь? – спросил Семён.

– Нет! – продребезжал в ответ Игорь. Завтра вы там будете, там и увидимся.

– Где там? – переспросил Семён, но Игорь уже их покинул и светящейся точкой взмыл вверх, вертикально, плавно, но быстро.

– Ты что-нибудь поняла? – спросил Лику Семён.

– Что тут непонятного, – хохотнула Лика. Всё поэтапно, сегодня здесь, завтра там, у врат Петровых. На распределение, кому куда. Разберут наши грехи-добродетели по косточкам и определят, кому ад, кому рай будет приютом.

– Ты веришь во все эти поповские сказки? Ты верующая? В церковь ходила, молилась?

– Да какая я верующая, – хохотнула Лика. В церкви пару раз была, из любопытства. Не понравилось! Какая там вера? Попы жирные, откормленные самцы, так взглядом и раздевают, аж слюни пускают. Помню, когда креститься ходила, подружка подбила на это дело, батюшка так меня по щеке гладил, по головке, что возбудился сам наверняка. Для этого и рясы у них придуманы, чтобы не заметно было. Но, меня, уже многоопытную женщину, не проведёшь! Он это понял, скомкал быстренько обряд, меня головой в котёл с водой окунул, всю причёску испортил, глаза размыл. Похоть свою он в эту купель спрятать хотел.

Лика помолчала, затем, вздохнув как-то по-бабьи, если этот всхлип можно было вздохом назвать, продолжила:

– Ещё пару раз ходила от безнадёги. Первый раз, когда диагноз свой узнала, второй раз – перед операцией. Как я тогда молила Господа! И откуда слова взялись? Ничего не помогло, никто меня не услышал! Сейчас и сама не знаю, есть Бог, или нет его. Всё равно мне! Это при жизни было страшно. Теперь то чего бояться? Муки там все придуманы телесные, котлы, сковородки там всякие. Чего варить они собрались? Нет тела моего, в земле оно зарыто, и я его не чувствую. А я вот она, бестелесная, чем сковороду раскалённую лизать буду? Языка-то нет! – Лика опять хохотнула с какой-то бесшабашностью.

Семён не мог для себя объяснить, как они оказались у могилы Лики. Да и не волновало его это. Просто отметил про себя, что они на её могиле. Памятник у Лики стоял, хоть и временный, но посолидней, чем у Семёна. Это был прямоугольник из нержавейки, с портретом в одном и крестиком в другом верхнем углу. Могила была сплошь укрыта венками с лентами, указывающими своими надписями, от кого тот или иной венок. Как будто это имело какое-то значение. Возможно, и имело, для тех, кто этим хотел выразить свою скорбь, память, соболезнование. Как-то нелепо это всё смотрелось в отсутствие людей. Слабый ветерок и вороны, налетевшие на пиршество из оставленных на могиле продуктов, разметали, спутали ленточки с надписями, разбросали цветы с обломанными ножками.