Владимир Коркин (Миронюк): Ах, любовь,что же с нами ты делаешь…

– Это ты, сволочь, погубил девчонку?!

– Нет-нет, это не я! Тут какое-то недоразумение, – в страхе лепетал Настырлов, уворачиваясь от огромного кулака. Подрулила «Скорая помощь», показалась синяя мигалка милицейской машины. Ергашов открыл переднюю дверцу, растолкал Титцева:

– Вставайте, Александр Константинович! Черт вас всех побери! Вставайте!

– Ты чего орешь, Ергашов? А почему везде народ?

– Беда! Ефим, кажется, детей покалечил. – Ергашов сел на свое место, отдышался.

– Не может быть, у Ефима первый класс. А ты тут сиди, не мешайся. – Титцев нахлобучил шапку и выскочил наружу.

Следом открылась дверца, и на место Титцева устроился плановик Петр Исаевич.

– Ергашов, что за столпотворение? Почему милиция, «скорая»? Куда рванул Титцев?

– Беда, Ефим, кажись, ребенка покалечил, – вымолвил Аристарх.

Плановик чуть не вывалился из машины. Проснулся Бодряков. Не успел Ергашов ничего толком рассказать, как в свете фар показались Титцев и директор Софьинского леспромхоза Усталов. Они уселись в подруливший «УАЗ» леспромхоза, который прежде замыкал небольшой кортеж автомашин. И сразу ударили сизые фонтанчики отработанного газа. Машина, набирая скорость, рванула в город. Через несколько минут к Аристарху и его спутникам подсели два милиционера. В городском отделении милиции Ергашов и Бодряков дадут свидетельские показания, их отпустят. Ефима Настырлова задержат.

Авиарейсы в Сотинск отменили, нелетная погода. Вечером в его номер постучала горничная, известившая, что ему звонят из Софьино.

– Арик! Аристарх! Что случилось в дороге? В леспромхоз звонил Титцев и сказал своим дружкам, будто он по дороге пересел в машину Усталова, как и что было возле поселка Пригородного, не знает. Но ты, кажется, попросил у Ефима порулить и чуть не задавил девочку. Арик, что делать?

– Что, что, я задавил ребенка?! Это враки, машину все время вел Настырлов. А Титцев до ЧП спал в своей машине, на переднем сидении. Это я его разбудил, рассказал ему о наезде Настырлова. Титцев и пересел к Усталову.

– Дорогой мой, может быть, мне приехать в Проши?

– Ни в коем случае. Я ожидаю рейс на Сотинск. Титцев же ведет какую-то свою грязную игру. Не вмешивайся, Лена, прошу тебя. Не терзай себя и меня. Салют.

Ергашов немедленно набрал номер домашнего телефона Титцева.

– Слушаю. Квартира. Кто это?

– Это Ергашов. Вы вчера были у следователя?

– А что мне в милиции делать, дорогой Аристарх. На вашей машине я не ехал, а те полтора десятка километров от Софьино – не в счет. Я ведь пересел в машину Усталова. Что у вас там было на самом деле, я не в курсе. Просто одолевали некие догадки, так сказать, не в твою пользу.

– Да за кого вы меня принимаете? Я же вас и разбудил в Пригородном, когда Ефим совершил наезд.

– Милый Аристарх, ты много пил и много гулял. Потому все запамятовал. Меня в той машине, где ты ехал с Бодряковым, не было. Уясни это. Нечего в это дело впутывать меня, члена бюро Ирошского горкома партии. Зачем на меня бросать такую тень! Успокойся, не сопи в трубку. Мне сообщили осведомленные источники, что ты ни причем. Это подтвердили свидетели из Пригородного. Ефим сам на допросе сознался, что совершил наезд. А меня нечего марать!

– Александр Константинович! Я в милиции показал следователю, что вы были в своей машине, а в Пригородном пересели в другую. Если я откажусь от тех показаний, то, как буду выглядеть в глазах следствия? Вруном, вот как.

– Ты взрослый мужик. Не валяй дурака. Ты же был крепко пьян, вот спьяну, спросонья тебе и почудилось. Ведь так дело было? Все наши показали, кроме тебя, что я в момент наезда на девочку находился в другой машине. Кстати, ребенок родился в рубашке, его спасла высокая спинка на санках, приваренная прочно. Ну, получил ушиб – это не смертельно. Сестра его, она везла брата в детсад, отделалась сотрясением мозга. Дело у нее идет на поправку. Мы все для этого делаем. Так что совесть твоя чиста.

– Моя-то чиста, а ваша?

– Ну, вот что, язык попридержи. Завтра забирай с утра свое командировочное удостоверение и билет на Сотинск, на второй рейс. Твоя миссия окончена. Я звонил следователю, ты ему больше не понадобишься. И не делай глупостей. Прощай, Ергашов.

Долго после этого разговора в ушах Аристарха стояли слова Титцева – «язык попридержи» и короткие телефонные гудки, означающие конец связи. После в неспокойных снах Ергашова лицо Титцева часто превращалось в метущийся телефонный диск, а уши резали непрерывные зудящие гудки, от которых, казалось, нет избавления.