Меня потому и поразили слова Богата, что я тоже сознательно пошел, как на таран, на крушение судьбы. Не мог даже и думать о том, чтобы как-то приспособиться к жизни, найти новую работу, новых друзей… Попал в психушку, заболел туберкулезом, лишился одного легкого. Не скажешь по мне, да? Что ж, я не подаю вида, внешне держусь, вот даже женился. По пьянке, правда, но пьянка меня поначалу спасала. Сейчас уже не пью. Сейчас книги читаю. Мне все кажется: вот-вот пойму что-то главное, после чего жить станет легче, и страшное уйдет. Тебя вот встретил и поверил, что смогу начать жизнь заново. А сегодня ночь не спал и понял, что если ты мне поможешь, то дорогой ценой: возьмешь мою боль себе. Я этого не хочу! Это будет новое предательство. Свой крест я должен нести сам до конца…
Прости меня. И пойми, когда увидишь рядом Лену – ту блондинку с яркими губами, которая вчера с нами здоровалась в столовой. Мне жутко одиноко по ночам, мне нужна рядом женщина. Просто женщина – любовница, но не любимая. Любовь я себе позволить уже не могу: болит оставшееся легкое…
Олег и еще говорил, много говорил в тот вечер. Пытался окончательно уверить меня в необходимости больше не встречаться, но я видела и другое: он ждал, что я найду слова, которые помогут ему хоть в чем-то оправдать себя, хоть часть груза снять с души… Он снова и снова вспоминал Митю и рассказал, в конце концов, все подробности его гибели. Но мне было так трудно слушать, что я мало что запомнила. Я воспринимала не слова, а выражение лица Олега —отчаянное, потерянное, я следила не за сюжетом, а за болью его, которую он выливал. И очень хотела найти слова утешения. Но история была настолько неожиданной и лежала в такой далекой от меня сфере жизни, что я ничего не могла придумать. Только слушала и сопереживала. И не переставала любить его. Человек, который способен на такую силу раскаяния, что внешнее жизненное благополучие, пока не закончена работа по внутреннему очищению души, теряет для него цену – такой человек не упадет в моих глазах. Если наша душа бессмертна, то, наверное, иначе трудно спасти ее…
Когда Олег ушел, раздавленный воспоминаниями и уверенный, что чем дальше будет от меня, тем мне же лучше, я была почти в шоке. Чувствовала, что могу разделить с ним его огромную ношу и даже больше – что в силах помочь ему найти дорогу к выздоровлению, но делать несчастными его далеких жену и сына не хотела. Тогда, значит, надо согласиться с тем, что кончились наши разговоры и чаепития, кончилась любовь? Да, надо. Но больно! И уже трудно остановить ту духовную работу, которая во время его исповеди началась во мне самой, остановить поиски нужных слов…
«Это было у моря, где ажурная пена…» Я бродила вдоль берега, а в голове почему-то все крутились строчки стихов Игоря Северянина. Хотя сегодня пену ажурной не назовешь. На море был шторм, оно стало почти черным, а густая ослепительно-белая пена клокотала среди гальки и валунов, словно ее, как яичный белок, неутомимо взбивали в огромном миксере… Вертикально вздымающиеся волны, фонтаны и водопады брызг, яркий контраст черной и белой красок —колдовская картина!
Врачи советуют гулять в шторм, потому что воздух у моря превращается в лечебный аэрозоль, ты дышишь взвесью частичек морской воды, оттого и запах колдовской – острый запах рыбы, водорослей и еще чего-то захватывающе свежего, наверное, это дыхание огромных пространств воды. Я понимала, как все это необыкновенно, но только умом. Бесцельно бродила по пляжу, погружаясь в тоску. Чем ярче становились картины шторма, тем острее мне не хватало Олега. Какой поэзией дышало бы все сегодня, будь мы вдвоем! Но я осталась одна – и пропала полнота восприятия. Глаза мои видели, а душа – нет. Душа умела смотреть на все только сквозь те глубокие окошечки, которые открылись мне в глазах любимого под музыку Моцарта. А теперь мир вновь окутан сплошной пеленой облаков…
Вдруг я обнаружила, что на пляже есть кто-то еще. Под защитой заборчика, который отгораживал санаторский пляж от «дикого», на складном стуле сидела немолодая женщина. Она вязала – спокойно, умиротворенно и как-то очень уютно. На голову набросила капюшон ярко-желтой ветровки, еще надежнее укрывшись от непогоды. Незнакомка не только ловко и с удовольствием вязала: иногда спицы замирали в ее руках, и видно было, что она безмятежно и одновременно восторженно любуется штормом. Она напоминала мне отрешенную от суеты кошку, которая расположилась на солнце, сладко погрузилась во что-то, что только ей ведомо, и изредка открывает загадочные глаза.
Читать дальше