«И внимая Шопену, полюбил ее паж…»
После импровизированной дискотеки в зимнем саду Олег стал приходить ко мне каждый вечер. Сначала мы гуляли в парке у моря, потом пили чай и без устали говорили. О чем? Темы проклевывались бурно, как трава под весенним солнышком. В присутствии Олега я на каждой прогулке стала замечать так много неизъяснимо прелестного – то прибрежный камень в зеленом парике из водорослей, расчесанных морем на пробор, то смешной молоденький кипарис с пахучими шишечками… Мне не терпелось разделить с Олегом все впечатления от сказочного Крыма и, удивляясь самой себе, я стала говорить так, будто поэму сочиняю. Олег понимал меня с полуслова и тоже охотно говорил, но больше о прочитанных им книгах. Он очень любил читать, постоянно носил какой-нибудь томик с собой и утыкался в него при любой возможности, даже, к моему возмущению, за чаем. Однажды увидел у меня на тумбочке «Избранное» Евгения Богата, открыл наугад, стал читать вслух:
«У одного старого философа говорится в духе давно ушедшей эпохи, что человеческие существа – замкнутые „монады“, любое общение между ними – чудо, потому что рушатся, казалось бы, непроницаемые стены. Когда же рождается особое общение: общение-понимание, то над обломками стен летают, ликуя, ангелы»…
Олег засмеялся:
– Надо же, как любопытно! А он мудр, этот писатель. Глубоко берет… Ну-ка, что там у него еще?
Олег листал книгу, цитируя то одну, то другую мысль. Он увлекся, даже раскраснелся от удовольствия, пока не натолкнулся на такие слова:
«Если можно сохранить себя как целостную личность, сохранить духовно, ценой крушения „судьбы“, надо пойти на это крушение, как шли в войну летчики на таран, как сегодня шоферы в экстремальных ситуациях кидают машину на фонарный столб или ограду моста, чтобы сохранить жизнь непредвиденно оказавшемуся на дороге ребенку».
Олег замолчал и внезапно как-то весь переменился. От его веселости не осталось и следа, он ушел в себя и даже, казалось, забыл о моем присутствии. Несколько минут смотрел перед собой, напряженно о чем-то думая. Потом стал листать книгу и вполголоса, самому себе, проговаривать отрывочные, малопонятные фразы:
– Богат уверяет, что достойная судьба и успех в жизни – совсем не одно и то же… А если не ребенок на дорогу, если душа твоя же тебе наперерез выскочила? Убить ее, чтобы не мешала комфортному жизнеустройству? Убить самое незащищенное в себе, чтобы огрубеть и уже без боли наслаждаться жизнью? Или спасти душу, но пойти на крушение удобной «судьбы»? Но кому ты нужен, неудачник? И можно ли спасти душу с таким грехом?
Наконец Олег поднял голову.
– Наташа, подари мне эту книгу, прошу тебя! Тут есть то, о чем я думаю и никак не могу решить, а Богат, он будто отвечает на мои вопросы. Мне вникнуть надо…
И я отдала ему свой любимый томик.
А потом наступил тот трудный вечер. Богат ли так повлиял на Олега или он и без этой книги пришел бы к неожиданному для меня решению – я никогда не узнаю. Но только случилось вот что. Олег не стал пить чай, который я как всегда заранее приготовила. Он подошел к окну, сжал руками подоконник и застыл, прижавшись лбом к стеклу. Я видела только его напряженную спину и затылок с мальчишеским хохолком.
– Наташа, я пришел последний раз. Это не потому, что не люблю. Постарайся понять: ты для меня человек, а не только женщина. Я тебя единственную здесь воспринимаю как человека. Мне с тобой интересно, всерьез интересно. И если я дам любви окрепнуть, это будет такое… Я на все пойду, я сломаю жизнь себе и Лиле! Ты знаешь, я женат. Там любви нет и не было: обычное кабацкое знакомство. Женился, потому что она ждала ребенка. Теперь растет сын. Ни Лиля, ни сын ни в чем не виноваты, я не хочу от них уходить, если только как гром не грянет такая любовь, ради которой…
Нет, лучше не надо! Ты обо мне ничего не знаешь, я и не хотел исповедоваться, не хотел падать в твоих глазах – если бы наши отношения продолжались. Но раз я решил, что это последний вечер, я тебе все расскажу. Мне надо, понимаешь, надо, чтобы хоть кто-то это знал. А никто, кроме тебя, не поймет.
Это сейчас я на инвалидности, а когда-то служил в разведке. Да, не удивляйся! Ну, не Штирлиц, конечно, а все-таки… К моей миссии меня готовили с детства, меня и моего друга. Так надо, чтобы на дело шли двое близких людей – они не смогут предать. А я предал. Нет, если бы я провалился и меня пытали, я бы ни за что не назвал Митю. Но я послал его выполнить задание, за которое лучше было бы взяться самому. Формально был прав: старший идет в крайних случаях, а тут вроде бы ничто не предвещало беды. Но я-то эту беду предчувствовал и в глубине души струсил. Если бы все обошлось, я об этой вроде бы мимолетной трусости потом и не вспомнил, но Митя погиб – и у меня будто глаза открылись на самого себя. И знаешь, я себя до сих пор простить не могу!
Читать дальше