Александр Калинин-Русаков: Другие люди (сборник)

Учительница дробно простучала каблучками по крашеному полу, хлопнула дверь. Из-за красных весов выглянула Люська.

– Здравствуй, Федот.

– Здравствуй, Люсенька.

– Чего тебе?

– Дай-ка мне, милая, портвешок вон тот, с семёрками.

Люська, бойко покачивая округлыми формами, обтянутыми синим халатом, проворно метнулась к деревянным ящикам, ухватила цепкой рукой бутылку за узкое горлышко.

Только на этом самом интересном месте внутри Федота что-то вдруг словно оборвалось. «Не так всё, неправильно делаешь, остановись….» – будто говорил ему кто-то. Всё, что произошло дальше, оказалось для него ещё большей неожиданностью, похожей на вспышку молнии среди ночи. Отчего, непонятно, только передумал вдруг Федот покупать эту самую бутылку. Передумал и всё тут. Незнакомый доселе голос внутри одобрительно проговорил: «Остановился, Федот, и правильно сделал».

А Федоту и на самом деле вдруг нестерпимо, пусть ненадолго, пусть хотя бы единственный в жизни раз, захотелось сделать так, как делают это они, другие люди. Понять ему захотелось. Почему они это делают? Зачем? Что после чувствуют?

Он виновато улыбнулся.

– Ты, Люся, извини меня, только поставь, пожалуйста, бутылочку на место, а дай-ка мне лучше тех пряников.

– Это каких?

– Да тех, что учительница покупала.

Люськины глазки, будто от испуга, вмиг сделались похожими на две бирюзовые бусинки.

– Сколько?

– Давай килограмм.

В магазине стало тихо. Бабы прекратили разговаривать и начали непонимающе переглядываться. Федот не торопясь рассчитался, прижал к груди здоровенный кулёк, сказал «До свидания, уважаемые бабоньки!», приподнял козырёк промасленной кепчонки и уверенной походкой прошагал к двери.

Тишина стояла такая, что было слышно, как поскрипывают половицы под кирзовыми сапогами Федота. Следом за ним нервно хлопнула дверь с пружиной. На какое-то время бабы в оцепенении замерли, но после, спохватившись, застрекотали. Словно из многозарядных карабинов хлестало со всех сторон.

– Вы только посмотрите, что делается! От бутылки отказался. Чего бы это?

– Не лезет уж, видно.

– Понятно, сколько можно.

– Да нет, Федот вроде особо этим не отличается.

– Много ты знаешь? Это он только на людях, а так мимо рта не пронесёт, не беспокойся.

– А я и не беспокоюсь. Чего он, моё пьёт?

– Нет, дело, я думаю, в другом. Захворал, наверное, видишь, какой-то задумчивый больно.

– Ой, всё вы, бабоньки, не то говорите. Я точно знаю, заговорили его. Сама видела, как к ним домой бабка Лукерья заходила. Она ведь какие наговоры и травы знает. Наверняка, заговорила. А вы говорите, заболел.

– И как он теперь, бедолага, без выпивки жить будет? Вот вы себе такую жизнь можете представить?

– А что? Запросто! Вон дед Осип не пьёт, и ничего. Зато, какой внимательный, рассудительный, и дом у него одно загляденье.

– Так он же старовер.

– Ой, бабы, не знаю. Я лично своего обалдуя как угодно готова окрестить, лишь бы пить перестал.

– Вот-вот. Мой только из-за угла вывернёт, а я уже по походке вижу: пил ведь, зараза.

– Ох, удивила. Я, например, ещё с той стороны улицы вижу, чего мой благоверный пил сегодня, красненькую или беленькую. Практика, скажу я вам. Скоро уж двадцать годков как практикуюсь.

Завершающую точку с видом народного заседателя в суде поставила Захариха:

– Три дня, – заявила она.

– Чего три дня? – напряглись все.

– Три дня, говорю, не пройдёт, как прибежит за бутылкой.

– Три дня – ты больно много дала, – язвительно не согласилась с ней почтальонка Райка. Через день тут будет, вот на этом самом мес те, – проце дила она и многозначительно поджала нижнюю губу.

Вопрос без ответа закорючкой повис где-то под обшивкой фанерного потолка небесного цвета. Всем было интересно знать, надолго ли хватит Федота в его трезвой жизни. «Поглядим, – заключила под конец Райка и многозначительно подняла указательный палец к лазоревому потолку. – Три дня, говорю, и точка».

Федот тем временем спустился с крыльца, достал из кулька пряник, осмотрел его со всех сторон, понюхал. Пахнет вкусно, вроде как ваниль с душистой приправой. Осторожно откусив с краю, он не спеша поднял глаза к весеннему небу и начал задумчиво жевать. Сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее. Наконец смахнул с подбородка крошки, довольный, покачал головой, откусил ещё и задумался:

«Нет, ты посмотри. Вот тебе и учительница. Ведь откуда только знает про эти пряники? Смотреть не на что. Неприглядные какие-то, вроде как, несвежие даже, но до чего вкусные да мягкие».