Александр Шкурин: Долгая дорога. Повесть

Это мгновения его жизни, а не просто абстрактные цифры, эх, надо было быть умнее, надо было быть осторожнее, но ему не повезло, и он попался.

В то же время К. осознавал, что должен, просто обязан был попасться, слишком нагло он себя вел, прятал свой страх в дальний угол, но и там страх выгрызал ему душу, а теперь дальний угол вплотную приблизился к нему, и дышит в лицо сыростью и туберкулезом. Отбегался мальчик. Впору похороны устраивать по первому разряду, да плакальщиц не будет, а разве это похороны?

Однако следователь, с которым встречался К. уже второй раз, не был похож на могильщика, могильщиками были другие милицейские, с которыми, век бы их не видать, пришлось ему познакомиться после задержания. Этот следователь, который носил точно такую же темно-серую милицейскую форму, был другим, он произвел на К. приятное впечатление, может быть потому, что не срывался на крик, как другие, не стучал кулаком по столу, не угрожал сгноить в тюрьме и возможно еще потому, что пахло от него каким-то заграничным одеколоном. К. долго мучился, аромат был знакомый, но он никак не мог вспомнить его, пока однажды, проводя на нарах очередную бессонную ночь, вспомнил, – это был одеколон «Aramis».

Такой одеколон К. видел у своего сокурсника, чей папаша регулярно совершал командировки в Москву. Он с удовольствием вспомнил коробку в коричнево-золотистых тонах, флакон с узким высоким горлышком, завинчивавшийся золотой пробкой, а какой был аромат у одеколона «Aramis»! Теплый, нежный, с запахом кожи, сандалового дерева, жасмина и массой еще незнакомых ароматов. Стоило открутить пробку, поднести горлышко флакона к носу, втянуть в себя его аромат, и можно было улететь или в Париж, или на какой-то другой райский уголок земли. Аромат одеколона «Aramis» вставлял почище всякой дури.

Втянуть бы в себя этот аромат, чтобы забыть о милицейских и о грязных жестких нарах, на которых теперь приходится отлеживать бока. Эх, колеса, докатили К. до каталажки, лучше бы укатили его куда-нибудь далеко, на край земли, но проклятые колеса не вняли молитвам К.

К. тяжело вздохнул, вслед за ним тяжело вздохнул автор и почему-то некстати вспомнил, что одеколон «Aramis» был выпущен парфюмером Бернардом Шантом в 1966 году.

За время ареста К. прошел через многие милицейские руки. Особенно К. запомнился один, который вкрадчивым голосом совершенно неожиданно предложил ему покаяться, облегчить душу, стать чистым перед законом, прозрачно намекнув, что в этом случае поможет скостить срок, но с одной маленькой оговоркой, – взять на себя в качестве довеска, для ровного счета, еще пару-тройку нераскрытых преступлений, уж очень эти преступления по почерку походили на дела К. Он долго искушал К., рисуя перед ним манящие перспективы, пара-тройка чужих дел такой пустяк, зато К. потом с просветленным сердцем может вернуться в свободную жизнь. К. сначала воодушевился, услышав о возможности уменьшения срока, но повесить на себя чужие дела ему почему-то не захотелось. Тот милицейский, что сначала сладко, как канарейка, заливался перед ним, после отказа поскучнел и закончил весьма банально, как и другие, обещанием долгой и жесткой отсидки.

На первом допросе этот следователь ничего не обещал К., он сухо задавал вопросы и записывал ответы на них. В конце допроса попросил прочесть его показания и расписаться под ними. По вопросам следователя К. понял, что тот хорошо знает о его похождениях и вытрясет из него все, до последней мелочи, как бы К. не хитрил и не пытался переложить на других свои, как он про себя называл, «мелкие шалости». К. понял, что ему будет сложно противостоять этому следователю.

Утром К. дернули на второй допрос. Постовой привел его в следственную комнату. К. привычно сел табуретку, следователь привычно достал из коричневого портфеля папку из серого рыхлого картона с наклеенным на обложке белым прямоугольником, на котором крупным шрифтом было написано «Уголовное дело по обвинению…», эту папку следователь аккуратно положил на стол, достал из портфеля шариковые ручки, чистые листы бумаги и сел на табуретку возле стола.

Начался новый допрос. Следователь был въедливым, он спрашивал о таких мелочах, о которых К. забыл или же с удовольствием бы постарался бы не вспомнить. Теперь его «шалости» следователь оценивал со стороны уголовного кодекса, но К., у которого это была уже вторая «ходка», знал, что одно, что два, или все его похождения (точное количество их он не помнил, не считал), тянут на одну статью и больше указанного в ней срока он не получит. С одной стороны это радовало его душу, но К. не собирался сам обо всем рассказывать следователю, благодарю покорно, найдите другого глупца, он не из их категории, однако тяжелые ночи на нарах измучили его мозг, постепенно лишая возможности сопротивляться.