Алексей Беркут - Дети пустырей

Мы с Гаврилой разные. Он иногда самоуверенный, даже порой слишком наглый. Прямолинейный, и вовсе даже не потому, что прав, это больше наглость. А я наоборот, рассудительный, временами читаю нравоучения, в том числе и ему. Слишком правильный, как друг мне говорит, и порой даже занудный, сильно занудный.

В этом году конец марта выдался довольно теплый, и еще вчера дул холодный пронизывающий ветер и по улицам носило снег, а сегодня уже припекает солнце, штиль и местами, особенно над теплотрассами из земли полезла трава, мать-и-мачеха.

Для меня это вообще благодать. Просто я люблю, не знаю почему, частенько пройтись вдоль промышленной зоны на Вторчике, посидеть на каком-нибудь безлюдном пустыре в районе заводов, совсем рядом с трамвайными путями.

Люблю просто смотреть по сторонам, наблюдать за прохожими, слушать стук трамвайных колес, а больше всего нравится смотреть на старые, грязно-рыжие кирпичные стены, построенных еще в советское время цехов. Более поздние здания, особенно выкрашенные в нездоровый желтовато-бежевый цвет, меня вообще не привлекают. Они навевают грусть и словно призывают людей впадать в апатию.

После преддипломной практики я возвращался домой и, как и прежде, не удержался. Посидел на пустыре возле заводских конструкций, изучил новые граффити на бетонном заборе и только тогда, примерно через полчаса, двинулся дальше.

Он шел по другой стороне улицы и, едва завидев меня, сразу перебежал дорогу, перед самым носом едва успевшей затормозить легковушки.

– Костыль, здорово! Давно не виделись, – монотонно произнес он и протянул озябшую руку.

– Привет, Гаврила, – ответил я на ходу и замедлил шаг, – Где пропадал?

– Мой отец решил оставить меня без карманных денег, полный ништяк. Думаю, всё обойдётся. Всё потому, что я неделю не появлялся дома. А на фига, учебники с собой, одет и обут. Тусуюсь сам по себе. Сплю, у кого придётся. Так, а что?! Если с ним нет общего языка, что я буду глаза мозолить этому алкоголику.

Я посмотрел на друга. Глаза его выдавали собой очень глубокое ущелье. И неудивительно. Бесцельное бродяжничество по «пустыне зла» – городу, вот какое теперь основное его занятие. Пустота и отсутствие адекватной цели, жизненных ориентиров. Я вот тоже на словах это понимаю, а не будь родителей и все, тоже бы слонялся и не понимал, что делать и правильно ли я поступаю.

Срывание стебельков из дыма и света, это увлечение от безделья. Он, как и прочие тысячи подростков слоняется по улицам родного города. Заняться особо нечем, тут ведь, как лотерея. Кому-то попадется удачный билетик, где тебя отдадут успешные родители в секцию самбо, хоккея или будут готовить к будущей жизни бизнесмена. А большинство подростков, пока родители пытаются заработать денег на ипотеку, новые туфли и страховку для взятой в очередной кредит машины, слоняются в поисках денег на очередную бутылку незаконного алкоголя или того хуже.

Если в голове пустота и нет рядом адекватного жандарма, то срабатывают только низменные инстинкты и примитивные беспринципные желания. Например, выпить и идти хулиганить, унижать, кого попало, в общем, кому не повезёт.

Гаврила, конечно, был не совсем такой. Не бил никого первый, хотя изрядно получал, когда оказывался не в то время и не в том месте. Я даже поражался иной раз, как он умудряется найти приключения, то у него новый синяк под глазом, то ходит и хромает неделю-две. А едва зажило, исчезла боль, потускнели бланши и швы, все. Он снова веселый, самоуверенный и задиристый.

Мои родители вообще не одобряют общение с ним. Они попросту называют его преступником. А я считаю, что каждый сам должен решать, с кем ему общаться, кого слушать и уважать, кого ненавидеть или любить.

Мысли роились в голове всю дорогу, пока мы брели вдоль трамвайных путей. Голос друга вернул меня в реальность.