Анатолий Цыганов - Шаман. Рассказы

– Привет, – едва слышно произнёс больной.

Васька радостно шмыгнул носом:

– Здорово, Рустам. Я тут к тебе в гости. Врачи не пускают. Говорю – брат я ему, а они не верят. Посмотри, мол, на себя и на него. Попробуй с ними поспорь. Ну, ничего, я через подвал. Говорят, там покойников возят. Жуть. Страху натерпелся.

Рустам слабо улыбнулся. Зная Васькину паническую боязнь покойников, он понял, какие усилия пришлось затратить другу, чтобы оказаться рядом. Рустам попытался приподняться, но силы его оставили и гримаса боли исказила лицо. Рустам закрыл глаза и откинулся на подушку.

– Слышь, Рустам. Ты живой? – донёсся до него испуганный Васькин голос.

– Живой я, живой. Только, что ты заладил: Рустам, Рустам. Басурман я, или забыл?

– Ладно тебе. Какой ты теперь Басурман. Вот выздоровеешь, тогда и будешь Басурманом.

Рустам едва шевельнул рукой, пытаясь отмахнуться:

– Всё, Вася. Кранты. Умираю я. Видал, вся рука исколота. Сестра морфий вводит, а это уже конец.

Рустам замолчал и уставился в потолок. Васька, пытаясь успокоить друга, бодро приподнялся на стуле:

– Брось ты, брат. Сейчас все болезни лечат. И у нас от них есть два лекарства. Водка с солью и водка с перцем. Тебе как? Можно?

– Мне сейчас, брат, всё можно. Давай своё зелье.

Васька, оглянувшись с опаской на дверь, вытащил из-за пазухи пол-литра, широким жестом поставил бутылку на тумбочку и полез в объёмный пакет. Выудив из пакета два стакана, кусок колбасы и полбулки чёрного хлеба, расставил закуску вокруг бутылки и вопросительно посмотрел на Рустама.

– Начисляй, – Рустам потянулся исхудавшей рукой за стаканом. Васька разлил водку, скоренько порезал колбасу и протянул стакан другу. Больной залпом осушил стакан и не почувствовал знакомого жжения в желудке. Приятель протянул кусок колбасы, но Рустам только слабо махнул рукой. Помолчали.

– Слышь, Василий. А я ведь последний, – еле шевеля бескровными губами, произнёс умирающий.

– Где последний? – вздрогнул Окороков.

– Аверина помнишь?

У Васьки похолодела спина. Колбаса вдруг пошла не в то горло, и он, поперхнувшись, закашлял. Сколько лет уже прошло, а надо же, вспомнил.

***

Полевой сезон закончился. На базе оставались только ремонтная бригада да заядлые рыбаки, изъявившие желание провести отпуск на таёжных озёрах.

Весеннее солнце светило круглые сутки, и отличить день от ночи можно было только по активности пуночек, большими стаями пролетающих над балками. По базе бродили разжиревшие от безделья собаки и гонялись за не в меру размножившимися леммингами. Летние звуки наводили тоску на оставшихся бичей, и те беспрестанно бегали на радиостанцию узнавать, будет ли сегодня борт или вертолёт прилетит не скоро.

Вертолёт прилетел под вечер. Загруженный под завязку буровыми шнеками, Ми-4 отрыгнул из своего чрева только одного пассажира. Сторож склада взрывчатых материалов, Аверин, возвращался из отгулов. Полтора месяца околачиваясь в посёлке, Аверин просадил все деньги, заработанные за сезон, и остатка хватило только на шесть бутылок водки, которые он бережно вёз в рюкзаке, чтобы угостить на базе корешей.

Тяжёлой походкой уставшего от жизни человека Аверин прошагал в сторожку, стоявшую на отшибе, в полукилометре от базы партии. Склад взрывчатки сейчас пустовал, и сторожку надо было закрыть, но у начальника партии до неё ещё не дошли руки, что было очень удобно ушлым бичам. Собираясь в сторожке, подальше от глаз начальства, они потихоньку ставили брагу и гнали самогон. На этот раз сторожка была пуста. У бичей кончились дрожжи, да и сахар был на исходе.

Аверин растопил печь, смахнул пыль со стола и, почувствовав живительное тепло, исходящее от печки, довольно потёр руки. Была весна, солнце заметно разогревало стены балка, но к вечеру холодало. Присев на табурет, сторож, поморщившись, потёр верх живота. Что-то трудно стало дышать. Вроде как желудок схватило. Надо бы здоровье поправить. Вот и кореша потихоньку собрались. Матвиенко притащил сига. Паша Бояринцев – две булки хлеба. Васька Окороков – чай и сахар. Тимергалиев – два стакана и банку капусты. Рогозин ничего не принёс, еле дошёл сам, у него болела нога, и это его оправдывало.

За разговором быстро оприходовали всю наличность. Обсуждать боевые действия стало невмоготу из-за тяжести мозгового кровообращения. Языки начали заплетаться, глаза потускнели, и соратники незаметно попадали кто куда. Ночью Васька проснулся. Голова трещала, и саднила неудобно подвёрнутая рука. Все спали. Аверин лежал на полу, откинув неестественно голову. Васька растопил печь, поставил чайник и разбудил Матвиенко. От прилива тепла зашевелились остальные. Кряхтя и поеживаясь собрались вокруг стола.