Алексей Егоров - Радио «Пустота» (сборник)

Но в один день или мгновение я потерял ее. Я прилег от усталости. Я правда устал. Она скрылась из виду, а я улегся прямо в снег. Закутался им и закрыл глаза. В голове заговорили голоса. Одни кричали мне: «Ты замерзнешь здесь навсегда». Другие молча кивали головами. Мне было тепло. Я решил для себя, что немного отдохну и догоню ее, обязательно догоню. Как вдруг по моим волосам прошлась чья-то теплая рука. Я открыл глаза. Вот теперь и можно сказать, что ее я встретил случайно. Это была она, моя Герда. Она босиком, по осколкам ледяной пустыни, шла все это время за мной. Моя маленькая девочка. Она так сильно поранила свои замерзшие ножки. Я обнял ее и заплакал.

– Очень обворожительно, – прервала мое повествование Вика. – А потом она взяла такого сильного его и понесла на своих слабых плечах в новую жизнь, так?

– Пошло, – отозвался я, – между прочим, мужчина тоже человек.

– Приехали, мужчина, – властно заявила она. – Не парься, просто погрейся, а я заеду через час. У нас самолет.

– Не парься? – смешливо переспросил я. – А как же плотские утехи?

– Чеши давай, – улыбнулась она, – я тебе не секс-эскорт, а ответственный секретарь.

Я вышел из «Мерседеса», прихватив парочку бутылочек, и небрежно бросил через плечо:

– Можно я буду называть тебя Гердой?

– Можно, – ответила Вика. – Через час буду.

В легкой турецкой бане было тепло и уютно. Весь антураж выглядел как забытый советскими партизанами блиндаж где-то на границе с Финляндией. Все просто, лаконично и по делу. Полок, каменка, и все.

Я даже разглядел суровые лица этих людей. Как будто сквозь время смотрели на меня партизанские бледно-серые глаза.

– Что тут делаешь? – грозно, но боязливо спросил один из них. При этом поправил за пазухой топор и нежно погладил маузер на поясе.

– Парюсь, – спокойно ответил я.

– Немец? – в таком же тоне спросил другой.

– А як жжешь? – попытался сострить я, но, увидев промелькнувшую чертовщину в его взгляде, осекся: – Нет, конечно!

– Почему «конечно»? – сурово спросил третий и аккуратно достал красные атласные корочки. – Аусвайс есть?

Я понял всю трудность своего положения:

– Дяденьки партизанствующие, не губите почем зря. Я же свой, то есть ваш, советский в доску. Бля буду!

– Брешет, – констатировал тот, что с маузером, – по всему видно, что не наш.

– Или финн беглый, или румын, – подтвердил второй.

– Агент абвера, – скромно сказал третий, и все трое достали оружие.

– Как же это вы распознали? – раздухарился я.

– Расстрелять!

– Да у меня дед на Втором Белорусском, знаете… Да вы что, мужики, да что, родненькие?! Да я вам денег дам!

Партизаны переглянулись. Зашептали, убрали свои пукалки и вынесли вердикт:

– Сколько денег с собой?

– У меня вот, – и я протянул одному из них золотую карту. Он повертел ею в воздухе и аккуратно вложил в свои красные корочки.

– Банкомат нужно найти, – строго сказал он тому, что с топором за пазухой, и подал знак на выход.

– Фу, – выдохнул я, – спасибо, граждане коррумпированные душегубы.

– А, кстати, – обернулся один из них, достал гранату и бросил ее на каменку, – с легким паром.

Грохнуло так, что уши заложило. Я открыл глаза. В дверь сильно стучали. Я опять уснул.

– Ваше время закончилось, – орали с той стороны. Я приоткрыл дверь и увидел того самого партизана. Внимательно оглядел его и, не обнаружив топора и маузера, мотнул в ответ головой, мол, сейчас буду. С выпивкой нужно было заканчивать.

Я наспех проверил карту. Она лежала на месте. Я облегченно выдохнул, умылся холодной водой и начал одеваться.

– Это вам передали, – крикнул из-за двери банщик-партизан и просунул в приоткрытый створ какой то пакет.

Я развернул его и обнаружил черный костюм, рубашку, галстук и туфли.

– Пошла вода горячая, – усмехнулся я и бросил свое шмотье в сторону.

Через час я уже сидел в уютном кресле лайнера. Аккуратно оценивая весь блеск и изыск бизнес-класса.

– Ему кефир, – строго произнесла Герда, когда милая стюардесса попыталась что-то предложить.

– Что-то еще? – спросила стюардесса.

– Секса и яду, – грустно попросил я.

– Нам ничего не нужно, – так же строго отрезала Герда.

Самолет загудел и поплелся по взлетке. Я сидел у иллюминатора и с наслаждением разглядывал удаляющиеся огоньки аэропорта. Наконец лайнер вздрогнул и начал подъем. Дыхание у меня перехватило. Я быстро посмотрел на Герду, но она не подавала и тени испуга или сомнения. Мне стало спокойнее, и я снова начал смотреть в иллюминатор. Домики становились все меньше и меньше. Огни расползались в длинные змейки. Змейки собирались в огненные потоки и образовывали реки и речушки. Вдруг среди всего этого великолепия, я представил себя. Такого маленького, на такой огромной Земле. Вдруг я подумал: а ведь раньше нам в школе говорили, что Земля огромная и круглая. Но этого вряд ли достаточно, чтобы понять. А вот если увидеть, то и понять можно вполне. Понять, что мир не ограничивается тем, что ты видишь каждый день перед глазами. Это не твой двор, и не твой район, и не твой город. Мир – это… мир. И как же бог видит меня с такой большой высоты в таком огромном мире? Я вот с такой небольшой высоты и себя бы не увидел. Неудивительно, что мы так живем. Бог-то нас просто не видит.