Николай Углов - Сибирские рассказы

Жаркое лето 1949 года катилось быстро и незаметно. Безмятежное детство в своём доме, новый круг друзей, новая обстановка хранила свои прелести. С братьями Кобзевыми мы самозабвенно игрались, боролись на лужайках, рыбачили, купались на пруду (на реке ещё боялись), бегали к детдомовским на спортплощадку. Но особенно любили мы в это лето бегать (конечно, босиком) по пыльной дороге на прутиках, представляя «конницу», а также катать колесо – обруч.

Мы также любили катать наперегонки впереди себя обруч из-под бочки. Из жёсткой проволоки изготавливаешь захват – кочергу, изогнув её особым образом. Вставляешь в кочергу колесо – и пошёл катить по дороге, соревнуясь, кто быстрее и дальше. Набегаемся так, что засыпаем мёртвым сном – не разбудишь! Во время дождей любили бегать по тёплым лужам, обдавая грязью друг друга. И всё это босиком – обуви нам не давали до самых холодов. Постоянные цыпки на руках и ногах от сырости, грязи и обветривания. На ночь мать всегда густо намазывала их солидолом – щекотало и щипало сильно.

Мать часто посылала меня в магазин, который был на другом берегу. Я любил поглазеть, как продавец Касаткин большим ножом режет аппетитный чёрный хлеб, насыпает соль, крупу, достаёт бутылки, облитые сургучом. Но особенно завороженными глазами смотрел, как Касаткин насыпает в кульки бабам круглые глазурованные пряники и сахарные конфеты-подушечки. Я только один раз попробовал пряник и конфету: как-то дал откусить кусочек Афонька. Очень вкусно! Стоит у прилавка Касаткин – сытый, жирный. Утирает руки после комбижира о подол халата. Отрезает кому – то отрезы материи разной: ситец, сатин, штапель, крепдешин. Редко, но привозят иногда в магазин какие-то фильдеперсовые чулки – так за ними сразу очередь из женщин. Как только все разойдутся – отрежет толстый чёрный кусок хлеба, посыплет его крупной серой солью и начинает медленно жевать. Я гляжу заворожено и слюни глотаю. Тут только он обратит на меня внимание:

– Тебе чего, малец?

Выскочу из магазина, обогну избу, иду по дороге к висячему мостику через реку и размышляю:

– «Хорошо Касаткину! Всё своё! Вот сколько хлеба, конфет, пряников! Жри, сколько хочешь! Не жизнь, а малина! Вырасту большим – обязательно выучусь на продавца»…

К школе мать справила нам с Шуркой кое-какую одежду и обувь. На мне красовались ещё довольно сносные белые бурки: подарила бабушка-соседка. Новая рубаха, штаны, пиджак. В матерчатой синей сумке носил тетради и книги, чернильницу-непромокашку. Но чернила у меня всегда немного выливались, т. к. сумкой болтал как попало, бросал её, где застала игра, а то и дрался ею. Сумка скоро вся покрылась фиолетовыми пятнами, а за нею тетради, книги, одежда. Сколько мать ругалась, била меня, отстирывала тряпичную сумку, штаны и рубаху от чернильных пятен, но я опять забывался, размахивал сумкой, сбивая осенью репейники, а зимой обтряхивая свисавший снег. Всё опять повторялось!

На Октябрьские праздники 1949 года пришли в клуб больницы на торжественное собрание. Обычный доклад… «под руководством великого Сталина…», затем награждение передовиков. Вдруг главврач зачитывает:

– За достигнутые успехи и хорошую работу премировать повара Углову Анну Филлиповну полугодовалой тёлочкой!

Мы так и ахнули:

– «Живой тёлочкой? Вот это да! Молодец, мама!»

На следующий день завхоз привёз тёлочку к нам:

– Берегите её! Не вздумайте зарезать! Мать у неё породистая! В мае этого года родилась она. Уже ест всё – овощи, сено. Выпишете сено, морковь, бурак и брюкву у директора. Я подпишу накладную. Есть немного излишков. Не каждому работнику разрешаю…

Тёлку мы назвали Майкой, и твёрдо решили вырастить из Майки свою корову. Так нам хотелось молока, пахты, творога, масла! Всё это было у соседей, имевших своих коров. Первое время Майка жила в худом и холодном сарайчике, но наступили морозы и мы решили перевести её к нам в дом. Сколько новых забот навалилось на нас! Майке мы отвели угол сразу у входа, огородили двумя верёвками и на шею верёвку, привязав её к крюку в стене. Изба внутри не оштукатуренная и не крашенная, круглые брёвна на мху, небольшие оконца, полусумрак, душно. Тепло надо беречь – лишний раз дверь не откроешь, а с тёлкой теплее. На моей совести была обязанность собирать Майкины отходы. Делаешь уроки за столом на лавке, а сам косишь глазом за Майкой. Вот, слышишь, тёлка расставляется. Стремглав хватаешь банку из-под селёдки, и подставляешь под хвост Майки. Успел – хорошо, не успел – собирай с пола или вытирай! Но всё равно в избе вонища от мочи. Ночью к Майке не встанешь – так утром собирай.