Алексей Козлов: Лихтенвальд из Сан-Репы. Том 1. В Нусекве

С ума сойти можно! Они шли один за другим и говорили одно и то же: «Вертеп науки, кузница кадров. Кузница науки. Вертеп. Кузница. Веркуз. Кузнеп. Вертица. Куртеп.»

Земля содрогалась в родовых муках, когда они проходили мимо. Лава клокотала в раскалённых жерлах скороварок. Чайники вскипали сами собой. Кровельное железо срывалось с черепичных крыш. Ухал филин на завалинке. Благовест плыл ниоткуда в – никуда. Моросс.

А потом восстал из праха Евлудий Параносский, изойдя могильной пылью. Грозился сказать правду в матку.

Это тоже был учёный божьим промыслом, прожектёр, неистовый инквизитор истины, конкистадор правды, обериут в душе.

– Цимес мед компот, – сказал отец Евлудий, облизываясь змеиным языком, опрокидывая трёхлитровую банку с останками недельного огуречного рассола, в котором плавал загнутый буквой Z зелёный зародыш. Надо было вытеснить образовавшийся за ночь вторичный алкоголь новоявленным эликсиром правды.

Мохнатый шмель, длинный и тощий в своей классической епатрирхихиальности.

Мир снова замутился и стал калейдоскопическим.

Тут он совсем с катушек свихнулся ну и запустил в дифракцию интерференцией. Все шкафы с соляной кислотой и адской серой обвалил на первозданную, рождающуюся в муках землю. Книги летели, как птицы. Рождалась жизнь из формул и огрызков недоеденного белка. Но кто перший – курица или яйца.

– Слава мира кончается в унитазе. Аминь! Аминь! Аминь!

Трижды возвёл и возгласил.

В катакомбной церкви, так он называл свою не по годам узенькую комнатку, причащалось солнце, и плясала весенняя пыль. Дополнительным блюдом присутствовала вполне приличная кровать. Всё вполне благочинно. Битое стекло не в счёт. Не будет преувеличением сказать, что его воображение постоянно сотрясалось картинками с изображением слона, залезающего хоботом под подол бенедектинской монахини, но то, что это без сомнения был человек с очень богатым воображением, не подлежит сомнению.

– Усилимся во чреслах, братия! Отрешимся и обрящемся! – взгремел его ломкий сырой голос, как казалось уже готовый заглохнуть в коматозной немоте и блевотинном молчании. Трепанги замерли в глубинах океанов. Элвис Пресли заплакал в колыбели на негритянский манер.

Он шёл по улице чем-то крайне взволнованный и разговаривал сам с собой всё громче в захлёб.

Первое послание велосипедиста фелассоникийцам! Цитирую!

– Братья и сестры, как говорит мой заочный друг отец Архиелимон! Пастырь Сутенерий, сверхархидиакон Брюхий Отвислон и каноник Бутылий Пузыревский подтверждают мою абсолютную правоту. Присоединяются к истине Святой Половинус и новобращённые святители Том и Джерри. Возвысимся и возгремим над чадами нашими! Для слова моего нет преград! Придите и возьмите! Идите и покайтесь! Покайтесь или удите, сук-ки! Йов возвещает инцест! Амен! Сук-ки!

Крест вылетел из его рук и проломил череп старушке.

– Блаженны феллатствующие и куннилингствующие, ибо их всуе… Удите, сук-ки! Или покайтесь! Покайтесь или удите, сук-ки! Суки! Суки! Суки! Человек умирает в безверии! Добро, твари, не вода, чтобы его просто так лить в ваши бездонные глотки! Катакомбы несут нам счастие неугасимое, неизреченное, хлеб днесь. А пиво-завтра и навсегда! Суки! Всё так дивно замышлялось, так хорошо начиналось, абы как шло, а чем завершилось? Крахом! Евлун был сразу поставлен в известность. Но ничего не предпринимал, пока тиара не заплесневела на корню. Паки таки! Сучьё! Вам ли я ли? Яливамли? Ешьте вафли! Не я вам! Не вам ли? Не я ли вам? С вами язык сломаешь! Сук-ки! В панамах и трусах вошли в храм пополудни, скверня моё богомильство!»

спел божественный Евлудий довольно пародированным голосом, вспомнив, как выглядывали из окон обеспокоенные соглядатаи, услышав громовой голос встреченного им по дороге писателя Громобоя, довольно шабутного малого без царя в голове, с пулей в башке, с холодными руками и раскалённым добела сердцем. В общем – стукача и существо малоприятное во всех отношениях. Вспомнить-то вспомнил, а зафиксировать не мог. Всё сразу же и навсегда вылетело из головы. Солдатки будут не на шутку рады радёшеньки. Навсегда забудут мой адрес в управе. Сейчас все такие. Кто не стукач, пусть бросит в него краеугольный камень!

И по водам пойдём, и посуху, удивляя и радуя. Ты, Сандро, будешь клёкотом благовествовать, мелочью бренчать. Учись играть на шарманке! Пять тысяч дней рыбалил на Генисарете, хочу отведать я трески простой, чтобы в итоге, мудр, как чьи-то дети, отправиться к Варравве на постой!