Живое авторское слово - Квебрахо. Альманах

Из вестибюля донеслись крики и брань. Выглянув туда, Дед Мороз увидел капитана, пытавшегося урезонить двух бугаёв, тащивших огромный сундук.

– Что там у вас? – подозрительно спросил офицер, и Дед Мороз, к своему удивлению, понял, что он, оказывается, не единственный трезвый человек на судне.

– Веер-ферк! – с трудом выговорил один из несунов.

Капитан побелел под цвет парохода, но сохранил корректность. Он вызвал матросов, приказал отобрать и спрятать короб.

– Получите его в порту! – тоном, не допускающим возражений, заявил капитан.

– И делайте с ним что хотите, но только на берегу! – добавил он, не обращая внимания на отборную ругань в свой адрес. С верхней палубы донёсся треск и хлопки, и капитан поспешил туда проверить петардно – хлопушечную обстановку.

Инцидент был исчерпан. Дед Мороз глянул на часы и выругался – стрелки вели уже отсчёт наступившего Нового года. Шумная компания, успевшая отметить наступление праздника в нескольких часовых поясах, собственный как-то и не заметила. Пиршество в зале находилось в полном разгаре.

– Интересно, а до американского у них хватит сил и запасов? – процедил сквозь зубы обиженный в лучших своих чувствах невостребованный драматический артист и отправился спать. «Одно хоть преимущество, если не считать бесплатной поездки и гонорара, – думал он на ходу, – это отдельная каюта». Для него одного фирма выделила двухместную каюту, так как культорганизатору полагалось взять с собой карнавальные костюмы и кучу всякого инвентаря и призов для лотерей. Всё это ему перед отправкой сгрузили в апартаменты. Но каюта попалась довольно просторная, коробки реквизита спрятались по углам, а обе койки остались свободными. «И что теперь прикажете делать с этими масками и хлопушками?» – успел подумать новогодний дед перед тем, как забросить в дальний угол, оставшийся полным мешок дармовых подарков, и отдаться объятиям праздничной ночи.

Его разбудили странные звуки. «Старое корыто», – не открывая глаз, прокомментировал сам себе доносившиеся скрипы и скрежет. Казалось, что судно перегибается на волнах, все его швы и стыки вот-вот разойдутся, и оно развалится на несколько частей, как славноизвестный «Титаник». Аудиокартинка складывалась, конечно, жуткая. Но, когда к ней добавились ещё охи и ахи, артист немедленно открыл глаза и в сумеречном свете несовершенномесячной луны, бесстыдно заглядывавшей в иллюминатор, увидел на соседней койке пару в недвусмысленной коленопреклонённой позе. «А это что ещё за чертовщина?» – широко открытыми в темноте глазами несостоявшийся Дед Мороз наблюдал за тем, чего в Советском Союзе ещё совсем недавно официально не было, и быть не могло никогда. Скрип продолжал перемежаться щелчками и стуком. «Вот оно, тлетворное влияние Запада!» – вспомнилась цитата киноклассики. Но судно шло не на Запад, а на Восток. «Вот оно, тлетворное влияние Востока! – творчески переиначил артист. – Прямо Камасутра какая-то!» Он зевнул и прикрыл глаза, а когда их открыл – в иллюминатор било утреннее солнце, и в каюте не было никого постороннего. О ночном происшествии напоминало лишь скомканное на соседней койке постельное бельё. «Это ж надо, такую живую порнуху проспал!» – искренняя досада и отнюдь не наигранное сожаление о пропущенном представлении проступили на лице артиста.

* * *

Грохот костяшек абака, такой привычный Изипиновичу по жизни, разбудил его в этот раз как артиллерийская канонада. С трудом отодрав лицо от стойки бара, и приоткрыв заплывшие глаза, он с изумлением увидел перед собой… ангела. Нет, присмотревшись, он понял, что это был не ангел. Ангелы – они мужского пола, кажется… А это была – фея, скорее даже – бухгалтерская муза. У стойки рядом с Пиновичем, с трудом и опасностью для жизни окружающих, на высоком барном стульчике грациозно балансировала пятой точкой дородная пергидролевая**** блондинка. Много её было во всех отношениях – от шевелюры, взлохмаченной химией, до телес, выдающихся во всех местах, как спереди, так и сзади, а особенно с боков. Сходство с крылатой ангело-феей придавал наброшенный на грудь белый пуховый платок, концы которого топорщились крылышками на спине. Бухгалтерская богиня держала в левой руке пачку накладных, а правой выдавала очередь за очередью на счётах.

– Извините, что потревожили, – бархатный голос музы был пышен и приторен подобно заварному пирожному, – но нам надо срочно сверить остатки.

Слова «срочно сверить остатки» прозвучали для Изопрена отрезвляющим заклинанием. Он подскочил «готовый к труду и обороне», и только тогда вспомнил, что здесь он не на работе, а на отдыхе. Сделав вид, что удобнее садится за стойкой, Изипинович полностью разлепил глаза и осмотрел заведение. Следов ночной гульки не осталось и в помине: всё убрано-вылизано, посуда перемыта, опустошённая тара и останки разбитых фужеров вынесены, их место на витрине заняли непочатые бутылки и кристально чистое стекло. Помещение было почти пустым. Кроме Пиновича и феи, за стойкой стоял бармен, а в дальнем углу за одним столиком примостилась небольшая компания то ли забывших вчера уйти, то ли слишком рано вернувшихся на опохмел посетителей. Обратив взгляд к «богине», Пинович заметил, как та, делая вид, что перебирает бумаги, исподтишка косится на него. Почувствовав взгляд туриста, женщина вернулась к подсчётам. Она, то бросала взгляд в очередную квитанцию, то переводила его на счёты и перекидывала костяшки. Дивные звуки, напоминавшие стук кастаньет или каблучков испанской танцовщицы, убаюкивали. Пинович заворожено наблюдал, как молниеносно ангелица успевала не только двигать туда-сюда косточки, но и записывать получившиеся циферки.