Но наркотики – дело чересчур травмоопасное; я слышал, что даже у Пабло Эскобара ближе к финалу его карьеры сплавились мозги под воздействием вездесущей паранойи преследования. Более того чтобы вариться в кокаиновом картеле нужно воспринимать действительность и чувствовать себя как минимум специфически, если позволите; это вам не высморкаться, здесь уметь надо, как вы понимаете. Так же как Дон Карлеоне не вывез бы таких лишений, можно спасовать, потому, как жопа стремглав загудит, зачешется от все этого геморроя, алого с кровью геморроя, связанного с джанком и здесь больше нечего добавить. Порнобизнес – другой. Он, более теневой, если хотите, более элитарный, особенное «нелигалка». Но в плане бабла это мало что меняет, так как у верхов всплывают, как дерьмо всплывает в колодце, всплывают такие «бонусы», которые даже сложно просто представить. И речь не о миллионах ни даже о миллиардах. Речь идет о силе и власти, которые как вы понимаете нельзя купить ни за какие бумажки. Человеческая жизнь на их фоне просто кучка огрызков из гнилых яблок и не более того. Не менее. Поэтому вы никогда не услышите моего НАСТОЯЩЕГО имени. Но почти все называют меня Джонни и я как бы вроде с этим свыкся. Джонни, говорит мне как-то один тип. Мы сидели в ресторане. Там было полно народу. Люди торчали за соседним столиком, улыбались, лупились, пили шампанское. Возле нас все крутилась, крутилась полуголая официантка, ну вы понимаете, о чем я говорю. Она сразу меня зацепила. Аппетитная такая сучка. От таких я обычно мигом теряю голову. Густобровая с серыми, как две таблетки активированного угля бельмами. Ручки Барби, броский мэйк-ап, а сквозь коротенькую юбку просвечиваются кружевные трусики. В общем, сидел я за столом с одним очень и очень влиятельным типом в нашем деле, пряча под столом руки, так как вы меня понимаете, у меня случился железный стояк. Джонни, говорит он мне, смотри, говорит в глаза сучий ты сын, когда я с тобой разговариваю. И я посмотрел. Серые водянистые точки зырили прямо на меня и не двигались. Люстра над столом создавала иллюзию зеркал и изредка излучала зеленым. И большие, ничего в себе не имевшие, пустые, словно лунные впадины или еще лучше две оскверненные могилы – вот что я увидел там. Зато щеки наливались пунцом, и голова будто набухала, набухала. Из губ сыпалась эманация сухих винных паров и мертвенного окисления, простуженных на морозе и изъеденных кариесом зубов. Джонни, говорят губы, ты трахал мою жену, сучий ты сын, и я никогда, слышишь никогда, тебе этого не прощу. И я сделаю все, слышишь все, чтобы твои яйца прибили к полу, если ты еще хоть раз посмеешь взять хренову камеру в свои грязные вонючие ручища. Ты меня понял Джонни, говорит. А я все смотрю на официантку. Вот она подошла к соседнему столику и наклонилась, чтобы поднять сервировочный нож. И я увидел ее трусики: белые как рай. Послышались звуки контрабаса и виолончели. А потом каденция из трех дерганных нот на фортепьяно и вступили барабаны. Это заиграл оркестр. Женщина в светло-зеленом платье взялась обеими руками за микрофон и запела сверлящим таким басом. Негритянка. У них у всех обычно такой голос, в особенности у BBW (big beautiful women). Худые афроамериканки пользуются популярностью у любителей ножек и экстрима. Негроиды-милфы с большими бедрами – вот товар, пользующийся ураганным спросом. Таких мы называем – «треска». Увесистые мамки с огромной задницей и сиськами до колен, словно дойная корова, зовутся – «икра». Почему икра? Я и сам, по правде вам скажу, не знаю. Такой уж профессиональный сленг, если можно так выразиться. Так вот насчет того типа. Если вам так уж интересно знать что с ним произошло, я вам скажу. Я его нейтрализовал, если можно так выразиться. Мне просто пришлось это сделать. Такой уж нас бизнес и тут ничего не попишешь. Я помню, как стоял на морозе и ждал это падло. На меня капал толи дождь, толи снег, а глаза застилал туман, из-за которого я не слышал собственных мыслей. Но я отчетливо видел, как он счастливый словно кролик Харви переходил, перепрыгивая через камушки, рассыпанные по дороге, переходил улицу. Уже стемнело, и над его подъездом горел фонарь. Он осветил его сырую шляпу холодным таким светом; желтым и холодным. Он отворил дверь, и внутрь залетела ночная поволока и пару снежинок. Это я хорошо запомнил. После его этого оскорбительного императива, если можно так выразиться, я был просто в бешенстве в таком бешенстве, что готов был застрелить эту сволочь, но это могло привлечь слишком много лишних лупил, а это мне на хер не нужно, поэтому как вы понимаете, я отказался от этой идеи. Я надел ему на шею подобие самопальной гарроты из заточенной, словно лезвие проволоки. Его голова поскакала словно мячик, брызгая кровью и оставляя кровавые следы в тех местах, где раньше были следы от грязных обмазанных шлаком подошв. Тело мгновенно обмякло и, пропустив агонию, повалилось ничком, скатилось по двери в лужу уже застоявшейся, словно комариный битум крови. Наутро все хроники и периодики разыгрывали этот неожиданный пассаж, если позволите, ЧП с влиятельным бизнесменом кто как хотел. Оказалось, что помимо всего прочего у него на депозитах висела фирма по изготовлению полиэтиленовых пакетов (кто бы мог подумать: «по изготовлению этих долбанных полиэтиленовых пакетов») и все списали на его маломальских тогдашних конкурентов. Дурацкая история. Я знал, что вам не понравится.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу
