Марина Рябоченко: Записки из музыкального магазина

– Ты к ней даже не подходи! Не морочь голову девчонке! Иди, иди отсюда! – Лариса Ивановна, почти вдвое меньше Володьки, толкала его рукой в живот, спиной пятила к двери.

– Да не бойся, – похохатывал он. – Я же детей не трогаю! Проработали мы с Володей не больше полугода. Как-то весной после одного неприятного инцидента его уволили – в одночасье, без всяких двухнедельных отработок. «Провинился» Володя по глупости, никому не желая зла, но проступок его должен был быть наказан. Многие в редакции не скрывали слез в тот день, включая Валюшу, Ларису Ивановну, самого Володьку… Он любил свое дело, людей вокруг… Я – так просто рыдала.

Володя потом частенько заходил в редакцию. На работу он, конечно, устроился, но такого коллектива, такой душевной атмосферы на новом месте уже не нашел. Был у него в нашем здании и личный интерес – дама из соседней редакции, разведенная, с сыном. С хорошеньким лисьим личиком. Маленькая, вечно закутанная в шаль, которая прикрывала ей даже колени, она долго приручала Володю и в конце концов победила – как репку, выдернула его из семьи. С тех пор Володя все чаще приходил в редакцию с красным лицом, шутил больше с грустью, тихо сидел в дежурке, подперев щеку рукой, уныло глядя в окно… Друзья жалели его. Ольга Ивановна несколько раз беседовала по душам, советовала вернуться к «женщине в шляпе». «Да, она любит меня, – тянул Володя. – Ты не думай, что эта плохая. Она такая…» – он замолкал.

Последний раз я видела его много лет спустя. Как-то села в вагоне метро на свободное место. Со мной вдруг заговорил сосед слева. Повернула голову – да ведь это Володя! Не трезвый. Он смотрел на меня в упор и не узнавал – конечно, много лет прошло, да и была я в модных по тем временам очках «хамелеон».

– Извините. Не думайте плохо, просто я сегодня похоронил друга… – он и извинялся, и жаловался, пытаясь завести знакомство.

Я ничего не спрашивала, а он все говорил – о том, что едет домой, о том, что жить грустно…

– А вы знаете, что самое главное в жизни? – вдруг спросил он. «Да, Да!» – хотелось закричать мне, к этому времени уже на собственной шкуре испытавшей это «главное».

– Нет, – сказала я наконец.

– Отношения между мужчиной и женщиной! – важно произнес Володя. – Можно вас проводить? – увидев, что я собираюсь выходить, вдруг спросил он.

Мы вышли на улицу. По дороге к троллейбусной остановке я коротко сказала, что провожать меня не стоит – у меня муж и дети.

– Плохо, – вдруг сказал Володя. – Вернее, для меня плохо…

Он остановился, а я продолжила путь. Через несколько шагов оглянулась. Мартовский ледяной ветер пробирал до костей, обжигал щеки. Володя стоял, втянув голову в плечи. На голову выше проходивших мимо мужчин. Еще красивый. В самом расцвете лет. Потерянный и жалкий. Было видно, что не знал, куда и зачем ему идти. «Возвращайся к женщине в шляпе!» – как заклинание сказала я тихо, ухватившись за поручень троллейбуса.

Когда меня переводили из курьеров в техсекретари, я уже не думала, что буду курьерить всю жизнь, и легко рассталась со своей любимой «должностью». За месяцы, проведенные в редакции, я поняла, что здесь любая работа важна для общего дела.

Прощай, телетайп! Да здравствует телефон!

На тумбочке рядом – с теперь уже моим – бюро стояло четыре аппарата: городской, прямой с редактором, местный и связь с дежуркой. В иной день они трезвонили беспрерывно – с девяти утра до девяти вечера. Я должна была соединять редактора с дежуркой, вызывать сотрудников на ковер, заказывать пропуска посетителям, ломившимся в редакцию с жалобами, да еще отвечать на звонки читателей. В общем, работы хватало. Наш главный редактор меньше всего походил на высокое начальство. Ниже среднего ростом, с пухлым, щекастым лицом, огромными голубыми глазами, он вызывал умиление своими почему-то всегда короткими брючками. По иронии судьбы его личный водитель, Вячеслав Миронович, был представительным, высоким мужчиной в очках. Костюм на нем всегда был по росту, в руках он неизменно держал пачку газет. Однажды, в отдаленном подмосковном захолустье, куда наш редактор прибыл на открытие то ли новой школы, то ли свинофермы, местное начальство, предполагая прямую связь между представительностью человека и его должностью, кинулось горячо трясти руку Вячеславу Мироновичу…

Но, как говорится, по внешности не судят. Редактора побаивались, иные вытягивались перед ним по струнке – ведь он был «главным»!