Татьяна Полуянова - Весь мир – к твоим ногам. Рассказы

У подножья Большого Зуба темнело озеро. С одной стороны его подпирал сползающий с хребта снежник, а с другой – вытекал ручей Высокогорный. Здесь, недалеко от озера, у зоны леса поставили палатки.

Лежал на коврике, загорал, радуясь солнцу, теплу и тому, что всё-таки провёл группу по маршруту, и, кажется, девчоночкам понравилось… Пахло костром и готовящимся обедом…

– Помогите! – истошный крик, показалось, принадлежал Женьке.

Я вскочил. В озере действительно барахталась и захлёбывалась Женька, отчаянно молотя по воде руками и тщетно пытаясь выплыть. Как был босиком, раня об острые камни ступни, бросился к озеру. Чёрная вода обожгла ужасом. Я поднырнул, приподнял девушку и поплыл на спине, поддерживая её голову над водой. Намокшие волосы извивались русальим хвостом и тянули вниз. Коснувшись ногами дна, поднял обмякшее тело на руки и понёс на берег, крича что есть мочи:

– Коврик! Несите коврик!

«Что нужно делать в таких случаях?» – лихорадочно соображал, бережно опуская Женьку на коврик. «Кажется, нужен непрямой массаж сердца». Положил руки в замке на грудь утопшей.

– Лифчик сними, пряжкой поранишь! – заверещал кто-то над ухом.

Трясущимися руками пытался расстегнуть металлическую пряжку купальника, она не поддавалась. Девушка уже не дышала. Наконец, с лифчиком справился. Застёжка отскочила, вывалились груди с фиолетовыми сосками.

– Ах! – выдохнули разом семнадцать девчонок. – Отходит уже! Видишь – посинела!

Это меня окончательно добило.

– Женя, Женечка! Родная, не умирай! – заорал в отчаяньи. – Сейчас, потерпи, сейчас я всё сделаю!

Сложив руки в замок, стал ритмично нажимать на грудину. Так, теперь искусственное дыхание: набрав полные лёгкие воздуху, наклонился, прижался ртом к её губам, намереваясь вдувать воздух в безжизненное тело…

Женькины губы приоткрылись и внезапно впились в меня, выпивая по капельке давешний испуг и наполняя новым. Мокрые волосы обволакивали травой-повиликой. Холодные руки не отпускали. Это был поцелуй ведьмы! Мои губы и тело предательски откликнулись… Хохот семнадцати зрительниц взорвал округу. Дошло не сразу, что меня самого надули…

На ватных ногах поднялся и побрёл прочь. В глазах стоял туман. Выкурил три сигареты подряд, только тогда немного успокоился.

Недалеко от лагеря росли ивы. Нарезав веток, сделал шалаш. Постелил коврик со спальником и улёгся спать. Никого не хотелось видеть.

Перед глазами стояла картинка: чёрное озеро, мелькающая на поверхности Женькина голова, рот, судорожно хватающий воздух, и потом, когда пытался реанимировать, – жуткие синие груди, фиолетовые соски. Ужас оттого, что чуть не погиб человек из вверенной мне группы, обернулся обыкновенным разводом, жестоким розыгрышем.

Артистка, мать её – кикимора!

Я не пошёл на обед, и вечером, когда звали на ужин, послал их в болото с сестрёнками-ведьмами.

Ночью затрещали сучья, будто слон заворочался. Страшненькая Ленка и тут умудрилась запнуться и чуть не развалила шалаш.

– Толь, а Толь! Не дуйся. Ну, пошутили девчонки. Они уже и сами не рады.

Не услышав ответа, Ленка полезла внутрь.

– Ой! Да ты весь дрожишь! – на лоб легла прохладная ладошка. – Ну-ка, подвинься, погрею тебя.

Она расстегнула спальник, неуклюже втиснулась в него. Я прижался к мягкому телу, пытаясь согреться. Её руки заботливо гладили и растирали, талия, бёдра, грудь… Стало жарко. Нечем дышать… Впрочем, всё происходило как в тумане. Я и потом не мог вспомнить, было это наяву или в воспалённом мозгу.

Пришёл в себя, когда девчонки меня… уронили. Я лежал на самодельных носилках. Потные и злые, студентки поднимали их, чтобы тащить дальше по тропе. Я пошевелился, пытаясь встать, но снова отключился.

В следующий раз очнулся уже в избе. Совершенно раздетый, лежал на нарах поверх спальника. Меня обтирали спиртом и поили лекарством. Потом долго спал.

Утром почувствовал себя сносно, даже сбегал в туалет, пока все спали. А потом залез в спальник и продолжал «болеть», уже придуриваясь: едва приоткрывал веки, подглядывая в щёлочки, и слабо стонал. Девчонки ухаживали как за малым дитём: кормили с ложечки, поили чаем. Чертовски приятно!

После обеда Женька потрогала лоб, подержала за руку, прижалась ухом к груди.

– Как хорошо, что дырочку для клизмы имеют все живые организмы! – неожиданно сказала она, выпрямляясь.

– Чего? – не понял я.

– Ты уже здоров, командир, и просто гонишь дуру! – Резко сказала она. – С каким удовольствием сейчас вкатила бы тебе клизму! Трёхведёрную! Но… не могу издеваться над убогим! – В гневе Евгения была удивительно прекрасна и недостижима, хотя стояла рядом.