Евгений Панов - Час исповеди. Почти документальные истории

Итак, Митяев. Тепло отзывался он только о Кривоносе, величал его Андреем Филимонычем, всем остальным, кому можно, «тыкал», потому что все «тыкали» ему. Ни разу не видел я, чтобы он козырнул кому-нибудь. (Справедливости ради: с командиром полка мы с ним вместе ни разу нос к носу не встретились.) И еще Колька преспокойно нарушал форму одежды, ходил в комбинезоне, когда это было строжайше – приказом командующего армией запрещено.

На работе был не суетлив, основателен, методичен; к концу службы вертолет знал отлично, любил копаться в схемах и сломанных приборах. Сойтись мы с ним не сошлись, он по характеру, по-видимому, не способен был к тесному дружескому сближению, да и слишком мы разные люди оказались. Тем не менее первые три месяца я больше всего общался именно с ним, он и работе меня учил, и о людях рассказывал, и об армии, и о тех временах, когда меня ещё не было в эскадрилье. Но покровительственного тона по отношению ко мне он не взял, не выступал этаким старшим наставником.

Он закончил ЛИАП (Ленинградский институт авиационного приборостроения), коренной петербуржец. Четыре месяца до армии работал. Приехал в Прибылово семейным (сыну, тоже Кольке уже четыре года), а в армии обзавелся вторым сыном. Единственный из двухгодичников, он сумел получить однокомнатную квартиру в пятиэтажном доме, самую, правда, незавидную, угловую, на первом этаже, но все-таки для двухгодичника это было невероятным достижением! Объяснял он это случайностью: жил, мол, первый год в комната во 2-ом ДОСе, родился второй потомок – и как раз рухнул угол… В такой ситуации, да с семьей, да с новорожденным, не могли не дать ему пустовавшую «хорошую» квартиру.

Был он очень домашним, поклонником телевизора, газеты «Советский спорт» и исторических романов. Я приходил к нему несколько раз смотреть футбол, он ко мне несколько раз за велосипедом. Семью свою Колька звал не иначе, как «семейством», жену – «мамашей» (она звала его «папашей»).

При первом же нашем знакомстве он сказал мне:

– На двухгодичников здесь смотрят как на негров… Люди второго сорта.

Он пил очень мало, и на мой вопрос, почему все начальники в беседе с новобранцем вспоминали о горькой, ответил так:

– Здесь пьют все: от командира полка до последнего сверхсрочника. Но нужно пить умно. Если попадешься – будьте любезны, затаскают, год будут вспоминать.

Перед Первомаем мы убирали стоянку. Технология: рассыпались и бродили между вертолетами, собирая бумажки, камешки, щепочки и прочее. Как раз перед этим наш комэск, майор Барабаш, что-то ляпнул на построении.

– А наш командир большого ума мужчина, – сказал я, цитируя Стругацких.

– Да ты что! – искренне изумился Митяев. – Он же дурак дураком! Смотри, не скажи кому-нибудь, засмеют. Вот Кучер до него был (Кучеренко), еврей-летчик, тот был – командир. Загонял в самодеятельность, в хор. Я не пою, ну и говорю ему – не пою, мол. Митяев, в армии не бывает «не пою», не бывает, чтобы один пел, а другой нет, говорит.

– Ну и что?

– Ничего. Не ходил я. А остальных «всех до единого», как Барабаш говорит, заставил.

(Забегая вперед: Барабашу никогда не удавалось заставить «всех до единого». )

Митяеву удался ещё один фокус, прямо скажем, уникальный: в течение двух лет он не занимался марксистко-ленинской подготовкой, ни конспекта не вел, ни на семинарах не выступал. Как он ухитрился – загадка.

Забыли Кольку быстро, изредка вспоминали лишь в нашей группе. Он не запомнился эксцентричными выходками, не дал рацпредложений, не оформил стенды, не нарисовал плакаты. Он спокойно работал, так и оставшись для эскадрильской братии «вещью в себе»…

Как-то я спросил, рыбачит ли он.

– Нет. Скорее всего, из принципа. Когда вокруг только и разговоров, что о рыбалке..,

Он оставил фразу незаконченной. Не привык, видимо, объяснять такие вещи…

Характерно, что даже двухгодичники, в одно время с ним служившие, не все его знали. Зато пьяница Хорьков был полковой знаменитостью, и вспоминают его часто, очень часто.

У меня был адрес Н. Н. Митяева, но съездить к нему за два года я так и не собрался…

Я уже работаю, хотя официально зачета не сдал. Но – нужно работать, и пришлось плюнуть на все зачеты. Сегодня встал в 5.30 утра на полеты. До часу дня проторчал на жаре, бегал туда-сюда, вертолеты благоухают маслом и керосином, внутри духота и пекло невероятные… Завтра подъем опять в 5.30. В четверг, кажется, будет полегче – ночные полеты. А в пятницу и вовсе дрянь – классные занятия…