Галина Болтрамун: Храм

– Поистине, дорогой, мне это не доступно. Ни всегдашняя твоя настроенность, ни твое поведение теперь. Чему ты улыбаешься? Ведь покойников принято оплакивать и в нашей стране, и, насколько я осведомлен, даже в варварских племенах. Плакальщицы уже приглашены. Разве не печально, когда умирает лучший, единственный друг, способный оказать тебе поддержку? Ты сам называл его учителем и благодарил, и вот при вести о его кончине заявляешь, что чему-то рад, и я совсем не вижу скорби на твоем лице.

– Что я могу изречь в этой связи? Ничего. Потому что я не мыслю такими категориями. А ты не мыслишь моими.

– Хорошо, что не мыслю твоими. Я пришел к тебе, Арри, в первую очередь поговорить о себе. Я не подвержен меланхолическим наплывам, но с недавних пор меня разъедает безотчетное, навязчивое уныние. У меня немало знакомцев, с которыми я провожу досуг, некоторых я считал друзьями. Но только теперь я всерьез задумался: кем для меня являются все эти люди? Ни одному из них я не могу доверить свою тревогу. И тут я вспомнил, что у меня есть брат… Но при этом я должен быть честным перед тобой, выслушай. Было время, когда на меня накатывали приступы слепой антипатии к тебе, потом эта неприязнь прошла окончательно, хотя чувство легкого нерасположения подчас возникало и быстро заглушалось безразличием. Меня много хвалили, и надеюсь, что заслуженно, но к тебе отношение было особое; считалось, что ты нечто вроде чуда природы, и тебе все прощалось. Давно как-то я нечаянно услышал, как отец сказал советнику, что ему жаль, что не ты первенец, что именно тебя он хотел бы видеть наследником престола. Это тоже не способствовало моему благоволению к тебе. Позже я понял, судя по твоей апатичности, что, будь ты старшим, ты отказался бы от трона. Я прав?

– Безусловно.

– Потом, я тебя жутко ревновал к Лии. Я ее не забуду. Поверь мне, таких принцесс больше нет. Я знаю это, потому что, в отличие от тебя, контактирую со знатной молодежью других держав. И вообще, вся наша семейка – необычная, можно даже сказать, уникальная. Наша мать походила на Лию, она была талантливой скрипачкой и, насколько мне известно, неординарной личностью. Про себя ты сам все понимаешь. Мы с отцом умнее прочих королей и принцев, но все-таки мы с ним нормальные, здравомыслящие люди.

– И поэтому вы заварили спешную авантюру, и ты, я слышал, участвуешь в ней.

– Не участвую. Я выступаю во главе армии. Это мой первый поход. Я предугадываю твои возражения, но…

– Ах, брат, – перебил Арри, – почему столько лицемерия? Зачем все махинации нужно обязательно прикрывать именами богов? Почему бы каждой стороне не назвать вещи своими именами?

– Понятно, это вымысел, что Прадос поднялся на защиту своих богов, на них никто и не собирался покушаться. Но, по идее, все наши поступки неотделимы от воли богов. Это ты поклоняешься абстракции без обличья, а я чаще всего молюсь богине победы. Бог войны и богиня победы – это живые, действующие боги, и именно они царствуют на земле, а не твой бескровный, непостижимый Бог. Ты не можешь не видеть этого, Арри. Ты избегаешь резких и пряных запахов жизни, но она насыщена потом и кровью, и побеждает всегда прозорливый и смелый. Только борьбой движим прогресс. И во многом эволюция зависит от того, кто управляет динамикой: тщеславный тиран или умудренный венценосец, пекущийся о благе государства. Народ Прадоса благоденствует под мудрым руководством нашего отца. Что будет, когда полноты власти достигнет этот чванливый наместник с деспотическими замашками? Бедность и смута придут на смену нынешнему благополучию. Но сейчас люди опьянены пропагандой, и правый меч должен разрубить каверзные сети. Иногда война – единственный способ решения проблемы. И как ты себе представляешь так называемый мирный выход из ситуации? Допустим, мы позволим провинции отделиться. Я полагаю, что в ближайшем будущем ее попытается захватить одна из соседних держав и, без сомнения, достигнет успеха. Тебе все равно, ты ко всему безразличен. Но соображаешь ли ты, что если внедрить в действительность твои принципы, то они подорвут основу всякой государственности, сама жизнь развалится и твоему равнодушию тоже не будет уже нигде места.

– Я согласен, Рей. Твое последнее замечание нечем парировать. Мне никогда и не грезилось внедрять в поток событийности мои принципы, они – для меня. Я вижу, что войны неустранимы и знаю, что значит борьба в развитии общества. Но в какую бы сторону ни двигалась эволюция, все ее заправилы и пешки неизменно оказываются в лодке Харона. В такой ситуации слава победителей – мнимость, они недолго торжествуют над побежденными, все одинаково подчинены повальному закону превращения дыхания в бездыханность. Мы сообща бесталанно проигрываем и будем проигрывать. До самого последнего поражения… Все вожди и полководцы – ослепленные заложники фортуны. Погоди, не возражай. Порой в своем деле они бывают очень дальновидными и хитроумными, но они не способны видеть иные закономерности бытия, и в конце концов их сминает противодействующая сила, и никто не достигал того, чего хотел.