Сен ВЕСТО: Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Дилогия. Книга первая

Здесь, по всей видимости, не так давно начали собираться приглашенные. Или же собранные и немногочисленные еще приглашенные начали потихоньку разбредаться сами собой по столам, стульям, кушеткам, партерам и ложам. Потайные торшеры в синий свет. Убитый расстоянием блеск. Мрамор – много темного полированного мрамора. Судя по отдельным доносившимся репликам, никто тут никого толком еще не знал и виделся со многими впервые. Властительно отсмеявшись, высокая дородная дама с весьма богатыми бюстом и тазом, с сильными руками, привычно блистательная и легковесно сдержанная, естественно-неспешная, необычайно приятная в манерах и явно любившая пользоваться привилегией говорить то, что думаешь, движением двух пальцев поправляла на бледном лбу золотистый локон, немного подаваясь бедром в сторону и покато поводя у массивной узорной металлической рамы то одним плечом, то другим. Глядясь, не отрываясь от собственного отражения, она не спешила, отстраненно ожидала саму себя, трогала сверкавшую подвеску на широком плече и низким, томительным, доброжелательно-мягким голосом замечала рассеянно и напевно, все так же, не отрывая от зеркальной поверхности раскрытых невидящих глаз: «Что же, милочка, дорогая моя, вы будете первая блондинка, которую я не люблю…»

Из одной из ближайших дверей без табличек внезапно на хорошей скорости вылетел, сразу же безжалостно и жестко остановленный дверью напротив, некто чрезвычайно невысокого роста и не вполне причесанных очертаний. Посетитель, оторвавшись от пола, восстанавливая пошатнувшееся душевное равновесие, спотыкаясь и поминутно роняя и подхватывая на ходу папочку, по плавно изогнутой траектории ушел к отдаленному выходу. Однако у них тут весело, подумал он. В коридоре имело место некоторое оживление.

Он предусмотрительно посторонился, пропуская галопом несшегося прямо на него хрипло дышащего мужчину с артистично растопыренными пальцами простертых рук и широко раскрытыми глазами без единого проблеска мысли. Не отставая ни на шаг, за ним с грохотом, достойным и лучшего коридорного покрытия, мчался пожилой джентльмен с решительным лицом, облаченный в развивающееся, иссиня-черное и глухое, отдаленно напоминавшее средневековую хламиду духовного сановника. Хлопнула, не закрываясь, дверь, и оттуда сейчас же вскричали с непередаваемым отчаянием и с тем содержанием, что вот как можно сердцу снесть: видав былое, видеть то, что есть? На это отвечали немедленно со спокойствием и несколько даже с утомлением в голосе в том ключе, что какой тоской душа ни сражена, быть стойким заставляют времена. Из той же двери, откуда совсем недавно вывалились двое, неловко пятился и потно блестел тонзурой, прикрывая за собой дверь под табличкой « А. А. КАТАРСИС », невыносимо долговязый сутулый мужчина с потертым томиком под мышкой, в некоем тихом умиротворении и вроде бы даже не без понимающей улыбки бормотавший что-то про окончание всяческих споров и упавший топор. Позади его щуплых статей можно было успеть разглядеть в полутемном помещении что-то такое, от чего оставалось впечатление раскиданных по кафельному полу выжатых стручков зубной пасты, где в череде гладких светлых умывальников занимали свое место фундаментальнейшие полотна в стальных рамах, не то сам Нитхардт, не то даже Брейгель Старший, словом, сплошь один Босх Хиероним.

Он сделал пару предусмотрительных шагов.

Очертания этого кабинета по устоявшейся традиции тонули во мраке, вполне отчетливо различался лишь мужчина в невыносимо плоских блестевших ботинках, при галстуке, белой рубашке и черных брюках, чуть, по-видимому, тесноватых в поясничной области и самой широкой части бедер. Мужчина, сутулясь, с дипломатичным выражением стоял прямо в светлом желтом квадрате у распахнутого настежь холодильника, его сомнамбулическое неприветливое лицо было ярко освещено. На приоткрытой полированной под дуб двери скромно висела табличка «Приемная». Откуда-то с полу все время тянуло сквозняком и холодом.

Он медленно, скрипя половицей, ступил на порог. Видно было, что сейчас не ко времени, но вот что оставалось непонятным, так это куда сразу делся остальной народ, в приемной стоял только один мужчина и, кроме входной, других дверей как будто не усматривалось. В коридоре вдруг вновь обвалом наступила тишина.

…Тут опять нудно, с грехом пополам и никуда особо не спеша, без всякой видимой надежды на сиюминутный и сокрушительный успех, но в целом все же на более или менее приемлемом кандидатском уровне приканчивали доклад. Ожидалось, что трактат будет носить до некоторой степени характер серьезного социологического исследования, но докладчик я сам уже, кажется, в это не очень верил. Подзаголовок доклада был: «О некоторых новых свойствах реальности в свете нового положения индетерминатива и парадоксальности как принципа мироощущения…» За бледнополированной косой стойкой облокачивался невысокий коренастый человек весьма крепкого сложения в скромном поношенном свитере, средних лет, с чрезвычайно жесткими, мужественными чертами лица и железным взглядом неподвижных умных глаз. «Его никто не видит, но он пришел как общий исход…»