Юрий Ишутин - Ирония, грусть и ностальгия. Двадцать шесть рассказов и одна повесть

Рыбацкий стаж, в том числе и на «ярусе», позволил им быстро найти себе новые судно и «контору». Следующим местом работы для них и стал бывший американский трубовоз с романтичным названием «Принцесса Эсмеральда».

Узнав о том, что штатный кандей** списался с «Принцессы» по болезни, они, не мешкая, подтянули своего старшего друга и Гуру – Петровича…

…Изрядно побитая, но выдержавшая крутую трёпку «Принцесса» добралась всё-таки до укромной бухты. Судно сменило курс и, буквально через полчаса хода, о том, что экипаж совсем недавно был свидетелем настоящего светопреставления, напоминала лишь лёгкая зыбь на ровной водной поверхности.

– Всем, свободным от вахты, отдыхать до обеда! – раздалась команда Кэпа по внутренней связи.

…Петрович явился на борт, держа на правом плече огромного, раскормленного сверх всякой меры, котяру. О том, каким образом ему удалось протащить этого жирного монстра через две таможни, история умалчивает.

– Знакомьтесь, пацаны, это Васька – смущенно пробасил суровый кандей.

Лёха с Федулом прыснули в кулаки.

– Петрович, у Сильвера хоть попугай говорящий был! – смеясь и пожимая руку старому другу, воскликнул Федул. – А ты этого Толстопуза приволок!

Кот, до этого мирно дремавший на крепком, надежном плече, приоткрыл один глаз и внимательно, как бы запоминая, посмотрел на шутника.

– Молчи, придурок! – зашипел на Федула кандей. – Наживешь себе геморрой на весь рейс!

– Это ещё почему?! – изумился Федул.

– По кочану! – Петрович был, как всегда, максимально лаконичен.

Их пожилой Гуру знал, о чём говорил.

С момента выхода в рейс и до самого возвращения домой, Киргиз стал постоянной жертвой чрезвычайно мстительного, как оказалось, котяры. Он, с незавидной регулярностью, обнаруживал следы кошачьей жизнедеятельности в опрометчиво оставленных на виду тапочках и на легкомысленно развешанной слишком низко одежде.

Жирный монстр «мочил» его, во всех смыслах этого емкого слова, всегда и везде, где и когда только мог.

Со временем, в число жертв наглого котяры попали ещё несколько моряков, которые осмелились выразиться о нём с недостаточным пиететом.

Поразительным образом хитрый, хвостатый упырь обходил своим вниманием средний и старший командный состав!

На все возникающие претензии к хозяину «мстителя», Петрович уходил в глухую оборону, времена переходящую в яростные контратаки.

Наглый и паскудный по характеру кот напоминал сентиментальному кандею о родном доме и ему прощались любые выходки.

Почувствовав за мохнатой спиной крепкую и непробиваемую «крышу», котяра оборзел окончательно.

Прежний домашний любимец и баловень Васька сгинул. За сволочной и зловредный характер, моряки нарекли его «Бандерой».

Кличка прилипла намертво. Даже авторитетный Петрович ничего не смог с этим поделать. Прошла первая возмущенная реакция на не очень лестную характеристику для своего любимца, и он махнул рукой. Бандера так Бандера. Похож.

Однако хитрому и нахальному котяре удалось поработить далеко не всех на этом судне.

Судовой щенок-подросток по кличке «Персик», например, остался совершенно безразличным к неожиданной смене власти.

Едва Бандера, в свойственной ему, наглой и циничной манере попытался заявить о своих исключительных правах на верхней палубе, то сразу же получил добрую трёпку в ответ. Под натиском более крепких лап и клыков, Бандера, изловчившись напоследок нагадить Персику: «по- маленькому» – в будку, а «по-большому» – в миску, навсегда убрался под защиту крепких дверей и переборок.

Вахтенного штурмана, который имел удовольствие наблюдать с верхнего мостика финальные аккорды кошачье-собачьей войны, едва не хватил удар от хохота!

Но зато во внутренних помещениях судна, благодаря мощной протекции авторитетного Петровича, котяра чувствовал себя спокойно и вольготно.

…Лёха открыл глаза и, по многолетней привычке, посмотрел напротив. Федул тоже не спал. Они синхронно взглянули на часы.

– Десять часов, – сонным ещё голосом сказал Лёха, – встаем?

– Пора! – бодро отозвался Федул. – Всё равно, скоро обед…

– К Петровичу? – привычно спросил Лёха.