Эдуард Лимонов: …и его демоны

Его поместили в палату номер шесть. Сергей из Химок спустился вниз и принёс из раздевалки его бушлат. У Председателя была с собой наготове сумка с вещами, он собрался на операцию, как в тюрьму. В сумке было всё: и зубоочистительная щётка и паста, и пластиковые тапочки, и треники с белой лампасой, и чёрно-синий халат, и крупно-вязаная кофта, и прочее, и другое.

Приехал отставной офицер КГБ с креслом (он не мог быть не офицер КГБ в отставке, его выправка и невозмутимое широкое мускулистое доброе лицо кричало, что он экс-офицер КГБ). Председателя усадили в кресло, на руки положили плед, ещё он взял свой пиджак чёрного вельвета поверх пледа, и поехали. Сергей из Химок рядом, череп брит.

Сколько возили его так, от доктора к доктору, снимая показания его тела, Председатель не смог удержать в памяти. Затем его вернули в палату.

Пришёл профессор, сказал: «Слушайте меня внимательно: есть три исхода операции, согласие на которую вы сейчас подпишете или нет».

1. Операция пройдёт успешно, сутки вы побудете под наблюдением в реанимации, потом переведём вас в стационар и через несколько дней мы вас выпишем, поскольку у нас тут бизнесмены заправляют, стационар очень дорого стоит.

2. Либо операция пройдёт неудачно, и тогда всё может быть. Профессор многозначительно промолчал.

3. Операция пройдёт, но затем обнаружатся осложнения, нам не удастся дренировать всю вашу гематому, и тогда придётся операцию повторить.

Председатель сказал, что согласен, и подписал согласие. Ещё в палате медсестра Лена, толстая проворная блондинка, сделала ему, как она сказала, «успокоительный укольчик». Он впал в забытьё уже у дверей с надписью «Операционная». За дверью его, очевидно, подключили уже к серьёзному аппарату анестезиологи.

Занавес.

В следующей главе «Огненные демоны» события будут и дублироваться, и наезжать друг на друга, как льдины на Неве, в городе на Неве не однажды наблюдал их Председатель. Вы, кто будет это читать, не обращайте внимание на повторы и набегающие друг на друга сцены. Так надо.

Вернёмся к тому моменту, когда они ещё входят вовнутрь Европейского центра. Председатель и охранники вслед за профессором.

Он впредь будет называть учреждение «еврофашистским». Несмотря на то что и охранники его, и впоследствии обслуга центра: медсестры и доктора, вздыхая, впрочем, будут объяснять ему, что это по европейским стандартам всего-навсего большое медицинское учреждение, которым управляют бизнесмены, ну что делать. Теперь везде так: «Хочешь жить – плати».

«Один с сошкой, семеро с ложкой», – пробормотал он, разглядывая внутренности учреждения, в которых они шли.

– Что-что? – обернулся профессор.

– Помните нашу русскую пословицу, один с сошкой, семеро с ложкой? По-моему, большевистско-агитационного происхождения пословица. Так вот, здесь у вас вы – с сошкой, зарабатываете валюту и рубли на семерых нахлебников, этих роботов с беджиками в пилотках, как у Люфтваффе, и черномундирных эсэсовцев – чоповцев.

– Хм. Интересное сравнение… Прошу вас, – профессор пропустил его в лифт.

Его привезли в палату 6, там был сломанный жёлтого цвета стул на металлической раме, металлическая медицинская кровать, столик с двумя уровнями. Он сходил в туалет, охранники тихо ждали.

– Как двухзвёздочный в запущенном состоянии европейский отель, – изрёк он и подошёл к окну. За окном прямо анфас торчали чёрные, как плохие зубы, несколько одиннадцатиэтажных зданий. Чем-то знакомые ему. Он вгляделся.

«Господи, твоя власть, этого ещё не хватало!» Двадцать лет тому он жил здесь вместе с Лизой, длинноногой, тонкой, как шнурок, девушкой, погибшей 9 февраля 2012 года от последствий употребления drugs. Он недавно сходил к ней в этот день на старое Даниловское кладбище, где её похоронили в ногах родственников по матери. Плохой, наверное, знак, подумал он о соседстве с её зданием.

«На каком же этаже он жил в её квартире? Ну как – жил? Проводил вечера и ночи, да и то не все, у него была тогда арендована его квартира в Калошином переулке». Он пошарил глазами по балконам седьмого и восьмого этажей. Где-то там. Ни с одного балкона, впрочем, не свешивался труп юной красотки и не сверлил его окна глазами. Она умерла, не достигнув сорока, так что в любом случае юной, вряд ли она внешне изменилась. «Груди-дыньки, яркий рот, и развратна, как енот», – вспомнил он строки своего стихотворения о ней.

Нет, через перила балконов седьмого, шестого и восьмого этажей не свешивалась яркогубая девушка с фиолетовыми глазами. Суккуб не скалился в него и не улыбался.