Леонид Нестеров - Прощальные вспышки Родины

В этом городе есть свой Гарлем, узкие и темные переулки, куда лучше не соваться случайному прохожему, но все равно жизнерадостные собаки моего детства собрали всю пыль с этих бедных улиц и щедро украсили ей всю мою жизнь.

Там есть сады, солнечные навеки, где прекрасные женщины с лукавой улыбкой идут по дорожкам навстречу мне, и белогрудые касатки выпрыгивают из своих бассейнов, салютуя им.

И, конечно, моя жена Галина разбросана в этом городе повсюду, здесь и там, словно синее небо в грибной дождь, и мои родители, немножко вразнобой, но все-таки вытянувшие высокую ноту в оркестре Жизни, и мои дети, и – на перекрестке шлягера и гимна – вся Россия и кусочек Англии.

Все люди юга имеют вспыльчивый темперамент. Когда дочь известной грузинской княгини влюбилась в какого-то серба и убежала с ним из дома, ее мать – княгиня прокляла ее и отказалась читать ее письма. Дочь с ее другом вскорепогибли

где-то на Балканах, а их троих маленьких сыновей кто-то привез старой княгине, их бабушке. После революции княгиня и ее три внука оказались в Ленинграде. В 1937 княгине было семьдесят восемь и ее старшему внуку было двадцать два. Его звали Олег.

В то время моя бабушка со своей семьей тоже переехала в Ленинград – здесь было проще начать новую жизнь после расстрела мужа. У нее на руках были три дочери, сын и внук, и ей былопятьдесят два.

Так случилось, что Олег и одна из бабушкиных дочерей (ее звали Ольга) встретились и полюбили друг друга, но Олег не спешил с браком – в конце концов, они были еще молоды, и у них не было ни денег, ни квартиры, ни будущего вообще!

Моя семья хранила дедушкину историю в секрете, но после развода моего отца Ольга не смогла держаться и рассказала Олегу все. Она заплакала и сказала, что теперь он тоже должен бросить ее. Ей было двадцать. Олег был достаточно грубый молодой человек – он ударил ее по лицу и спросил, как она смеет держать его за ублюдка? Через два дня они поженились.

Моя семья часто ходила в гости к ним. Я хорошо помню их дом. Он стоял на окраине Ленинграда, в излучине Невы. Большие баржи, груженные лесом, то и дело проходили прямо под его окнами, и в доме можно было чувствовать сразу четыре запаха – холодной глубокой реки, смолы, разогретой солнцем, полированного паркета и большой, ухоженной собаки.

Я помню старую княгиню. К тому времени она окончательно впала в детство. Она всегда держала в руках Библию и показывала каждому страницу, на которой было написано, что Бог поставил ее выше всех остальных людей и поэтому мы должны мыть ей ноги и потом пить эту воду.

Кроме нее, на чердаке жил второй сумасшедший, который, так сказать, уравновешивал этот дом. Это был человек с перевернутым лицом – совершенно лысый, но с густой черной бородой. Он пел песни на каких-то странных языках, и иногда его большая собака присоединялась к нему. Олег и Ольга говорили, что он выдумывает все эти языки – на самом деле их не существует. Они любили его и жалели, что у него тараканы в голове, и я боялся этих тараканов.

Однажды я слышал, как он и старая княгиня спорили о Боге. Он говорил ей, что Бог есть все и все есть Бог, поэтому старая княгиня, он сам, и его собака есть абсолютно одна и та же вещь. И более того, он сам есть все, включая Бога, его собственную собаку и старую княгиню. Но, говоря по совести, на самом деле нет ничего – ни его самого, ни старой княгини, ни его собаки, ни даже Бога тем более!

Я долго думал над его словами, и сам был близок к сумасшествию. Мне казалось, что любая вещь, которую я вижу, становится частью меня, переполняя и раздувая меня. Я распространялся в пространстве и скоро должен был расшириться, словно круг от камня, брошенного в воду, и исчезнуть.

Мне было четыре, и я знаю, что это действительно было мое самое раннее воспоминание, потому что в самом начале войны, в сентябре 1941, когда мне было пять, немцы разбомбили этот дом, и он стал невидимым вместе с его полированным паркетом, огромной овчаркой по имени «Дружок» и стареющей княгиней, любительницей Ветхого Завета.