Александр Дегтярёв - Северный крест. Повесть

Но, как часто бывает в нашей стране, «не поделив портфель», Горбачёв в последний момент отказывается поддержать эту программу и создаёт свою. К чему всё это привело нам известно не понаслышке…

Обстановка в Северной столице мало чем отличалась от остальных городов страны. И если во всей стране уже действовала талонная система, то в Ленинграде, находившемся всегда на особом обеспечении, также как и Москва, только в 1989 году ввели эту систему обеспечения граждан. Сначала были введены талоны на часть продуктов (чай, сахар, спиртные напитки, мясоколбасные изделия и пр.), а затем и на ряд других товаров первой необходимости (мыло, стиральный порошок, табак и пр.). Без ограничений и талонов продавались пожалуй только берёзовый сок и хлеб…

Для получения талонов требовалась прописка, а сами талоны выдавались на предприятиях (организациях) и в учебных заведениях.

Недовольство народных масс «переменами к лучшему» достигло такого уровня, что офицерам и мичманам, всегда обильно населявшим «Культурную» столицу, зачастую даже в общественном транспорте лучше было не появляться. Озлобленные пустыми полками люди могли в лучшем случае просто выкинуть «дармоеда-нахлебника» в военной форме из трамвая или троллейбуса, а в худшем – просто покалечить там же, так сказать, «не отходя от кассы». Офицеры учебных заведений вынуждены были дежурить на КПП с оружием в руках вместо мичманов и прапорщиков, которые массово стали искать «лучшей жизни», подрабатывая за пределами воинских частей и учреждений.

Милиция и власть оказались не готовыми реагировать на динамично меняющуюся обстановку. Каждый звонок в Дежурную часть с сообщением об очередном преступлении зачастую воспринимался как нечто неординарное, почти фантастическое, чего точно не может быть, потому что быть не может никогда! «Слуги народа» при этом жили и служили как бы по инерции, «принципиально» не замечая людских проблем, правонарушений, а частенько и преступлений, творящихся рядом.

2

Татьяна Дербенёва вернулась домой, когда уже стемнело, а чтобы утром не бежать в гараж, припарковала семейный «Москвич-2140» у подъезда и поднялась в квартиру.

«Как я чертовски устаю на этой дурацкой работе, – подумала Дербенёва и тут же про себя добавила: – Но деньги счёт любят»!

Раскрыв дамскую сумочку и высыпав всё содержимое на стол женщина с радостью обнаружила, что за сегодня её доход от «таксовояжа» составил почти пятьдесят рублей…

«И это за какие-то четыре часа езды по городу!», – обрадовалась выручке Татьяна.

Проверив отчётные документы для кооператива частных извозчиков «Ливония», в котором, с некоторых пор, помимо основной работы подрабатывала Дербенёва, Татьяна обрадовалась ещё больше. Как же – общий доход полученный ею за месяц, составил почти восемьсот рублей, из которых инженерская зарплата составляла всего сто двадцать пять целковых…

– Так они и жили, в годы НЭПа! – видя, что на кухню зашла дочка, вслух произнесла Дербенёва, убирая всё обратно в сумку.

– Как, так? – уточнила Люда с порога.

– А так, что я и сама не понимаю, как. Папка в Питере, мы дома. Не бедствуем, слава богу, а радости нет. Да и счастья тоже…

– Мама, а что такое счастье? – снова поинтересовалась дочь.

– Да я и сама ещё не знаю, родная, иди-ка лучше ко мне, я тебя поцелую, счастье ты моё…

3

В тот субботний вечер Дербенёв собирался на тренировку. День, хоть и был предвыходным, но выдался, как всегда, напряжённым. С утра по учебному плану штудировали «теорию командирских знаний», от которой откровенно «трещала» голова. Потом, бегая по тренажёрам и этажам, занимались тренингами по выходу в торпедную и ракетную атаки, а вечером головная боль только усилилась, от того что надо было ещё где-то перекусить, поскольку ни обед, ни ужин в офицерской столовой по субботам не предусматривался…

Уложив в спортивную сумку боксёрки, бинты, капу и перчатки Александр привычным движением снял с батареи под окном высохшие спортивные трусы, майку и направился к выходу, но дверь в комнату, где жили будущие командиры, внезапно распахнулась и на пороге показался незнакомый офицер.

Шинель офицера была исполосована на клочья, погоны старшего лейтенанта частично оторваны. Лицо его было в ссадинах и кровоподтёках, левое ухо висело на клочке кожи, а нос был настолько вдавлен в лицевую кость, что, казалось, отсутствовал вовсе. Не сказав ни слова, офицер медленно спустился на пол и потерял сознание…