Владимир Макарченко: Долгое изгнание. Исторические повести

– Все не так государь! – Взволнованно начал тот свой доклад. – не разбойники в пути, а царь израильский делами своими разрушил покой моего сердца и нанес оскорбление господину моему. Иерусалим отказался платить дань и угрожает войной моему господину. По неосторожности вельмож иерусалимских, которые вынуждены были навещать меня в период ожидания приема, я узнал в беседе с ними, что Иехония обзавелся союзниками в лице своих соседей, а также заручился поддержкой фараона Египта.

– Вот оно как! Зазнался царь Иудейский! Видимо слишком много свободы дал я ему, когда собственными руками усадил на трон Давыда змею, изготовившуюся укусить меня, как только набралась для того яду. Я его сделал царем, я его и лишу трона. А заодно накажу иудеев так, что помнить они будут о том наказании долго! Он хочет войны?! Он получит ее! Призовите сейчас же ко мне всех моих генералов. Мы не будем откладывать наказание на потом!

– Выходит, царь иудейский сам накликал войну? – Перебил рассказ деда волнующим его вопросом Ошер.

– Выходит – так. – Согласился дед. Он ненадолго задумался, а потом вставил. – Мы – евреи, старательно заучиваем заповеди Господа, переданные нам Моисеем, стремимся строго их исполнять. Только… кое-кто все время пытается толкнуть нас на путь нарушения этих заповедей. И Господь через пророков предупреждает нас о своем возмущении делами нашими. Только не всегда чтимы всеми пророки, несущие слова Господа в уши непослушных людей. Так случилось и с пророчествами Иеремии, что донес он до царя Иудеи и Санедрина. Хотя и появились в Иерусалиме и других местах те, кто призывал народ одуматься и убедить царя избежать войны с Вавилоном, их никто не слушал. Хуже того, их побросали в темницы.

– Что же было потом? – Поинтересовался Ошер.

– А что потом? Потом Навуходоносор привел свою армию к стенам Иерусалима и Иехония, после недолгой осады вынужден был открыть ему ворота. Разгромив восстание, Навуходоносор забрал все храмовые и царские сокровища. Иехония вместе с семьей, знатью и оставшимися в живых воинами и ремесленниками, были переселены в Вавилонию. В Иерусалиме осталась только беднота. Так попала сюда и семья моего деда… – Надав остановил свой рассказ. – Устал я… Я продолжу свой рассказ завтра.

Старый Надав словно забыл данное внуку обещание продолжить свой рассказ. Он под разными предлогами уклонялся от долгих встреч с Ошером. Мальчику же любопытство не давало покоя. Ему очень хотелось знать, как жилось деду и семье его в Вавилоне. Отчего они перебрались потом в другую столицу. Дед ссылался на занятость в делах и просил не докучать ему.

Вот уже прошел праздник бар-мицва. Ошер становился членом общины, в которой дед его занимал не последнее место. Он был очень почитаем другими членами, как уважаемый в городе человек прямой потомок первосвященников. Они вместе пошли и в синагогу. По пути дед вдруг сам начал новое воспоминание.

– Когда коло десятка тысяч взятых Вавилоном в плен самых уважаемых и состоятельных жителей Иерусалима были приведены в эти земли, дед Давид вспомнил, что много лет назад, еще до власти Вавилона, иудеи уже переселялись захватчиками в эти земли. Где-то здесь проживало большое семейство брата его отца, С ним была, к сожалению, потеряна всякая связь. Только, тот кто думает, что еврей где-то не сможет найти другого еврея, даже тогда, когда они являются лишь песчинками в больших барханах пустынь, тот очень плохо знает евреев. Давид нашел семейство своего дяди Шарона. Он нашел его здесь. В пригороде Вавилона. Дядино семейство успешно занималось садоводством и скотоводством. Они стали зажиточным семейством, известным своим достатком среди жителей Ваваилона. Только встреча не принесла большой радости. Дядя Шарон пообещал оказать финансовую помощь племяннику, но просил того не надеяться, что он положит на плечи членов своего семейства груз вытаскивания семьи Давида из того положения, в котором она оказалось по вине племянника, удумавшего принять участие в восстании против царя Навуходоносора. Шарон дал Давиду немного серебряных монет, уложил в повозку, запряженную осликом (евреям запрещалось пользоваться лошадьми), какие-то подарки и отправил его восвояси с просьбой забыть дорогу в его дом, чтобы не навлечь немилости властей. Но Господь не бросил моего деда, – гордо продолжил Надав, – он дал ему другую встречу. Встречу с родственником, о котором давно забыли и который сам отыскал Надава. «Мир вашему дому!» – Произнес, входя в жилище сухонький сгорбленный старичок, редкая бороденка которого на сухом с желтым отливом лице очень напоминала козлиную бородку. «Кто ты, незнакомец? – Поинтересовался Давид. – Что завело тебя в мое жилище?» «Неужели ты не узнаешь сына двоюродной сестры своей матери, дядю Алона, который когда-то играл с тобой?» «Так это ты – дядя?! – Опешил Давид. – Как ты разыскал нас? Проходи к столу. Жена сейчас подаст нам пищи, сладостей и вина. Мы должны отпраздновать встречу. Я рад тебе!» «Моя радость тоже нескончаема! Когда на нашу улицу пришла весть, что здесь, у родственников своих друзей, поселился сам член Санедрина Давид, я, ни сколь не медля, сразу же отправился сюда. И что увидел? Мой высокородный родственник нашел себе кров под чужой крышей и греется у чужого очага! Господь наш должен наказать меня за такую несправедливость, если мой дорогой племянник не даст немедленно согласия перебраться в мое жилище. Не думай, что я зову тебя разделить тесный угол. Нет! Твой дядя давно живет тут. Он смог кое-чего добиться. У него одно из лучших на улице жилищ. Он владеет посудной мастерской, которую по случаю очень выгодно приобрел. У него во всем достаток. В наказание за прошлые грехи Господь не дал ему сына. Четверо дочерей увезены своими мужьями в разные земли. Я только изредка получаю от них случайные весточки. Жена моя оставила меня в этом мире в одиночестве, сгоревшая, как уголек, в пламени страшной болезни, неведомо откуда навалившейся на нее. Я не приму никаких возражений. Мой дом, Давид – твой дом. Тебе же оставлю все то, что принадлежит мне. Мой путь на земле краток. Я чую это… Господь послал тебя сюда для больших дел. Так думают и мои соседи, которые тоже просил пригласить тебя в мой дом. На нашей и соседней улицах поселились в основном евреи.»