– Дорогие радиослушатели, вы слушали стихи в исполнении поэта…
Самая смешливая из девушек прыснула смехом:
– Кто и на чем мог тогда записать голос?!
– Ты, Надька, вечно, как Фома неверующий!
– А ты и поверила? Ха-ха, первый апрель-никому не верь! Звук записывать научились только в конце девятнадцатого века! Пушкина уже не было.
– Всё-то ты знаешь.
– Перебили, не дали дослушать, кто читал, – недовольно проговорил молодой человек, тот, с огромными глазами.
– Ладно, Женька, не возникай.
– А я романс сочинила… о Пушкине…
Это произнесла черноволосая девушка с профилем Нефертити.
Приближалась годовщина Пушкинского юбилея. Ажиотаж вокруг этого события по всей стране был небывалый, может быть даже серьезнее, чем в столетний юбилей, когда в Михайловском, на Святых горах был сооружен храм, куда устремились тысячи паломников-пушкинистов. И то, что в этот ажиотаж вольно или невольно была втянута даже вот эта молодежь, которая купалась во вседозволенности, говорило о многом. «Значит не все потеряно, – подумал Зорин, – возродится держава!» Он тут же смутился от собственного пафоса: «Что уж о державности мечтать? Пожить бы в нормальной стране, где каждому простому человечку – не трутню, жилось бы хоть чуть покомфортнее».
– Ни фига себе! Ну, Калистратова, ты даёшь! И ты тоже тащишься? Все прикалываются по Пушкину. Все че-то сочиняют! А ему-то, столько ему наприсваивали! Я бы посмотрел на его фейс, если бы он узнал об этом отстое, – парень, произнёсший эти слова, самый долговязый из всех, вихрастый и весноватый, сидел, упершись ногами в противоположное сиденье, по-дирижёрски размахивая недопитой бутылкой в такт собственным интонациям.
– Что ты имеешь в виду, Петров?
– Ты, типа, не в курсе, какой он был картежник, кутила и бабник?
– Не можешь ты, Петров, без гадостей!
– Прикольно! Я же и остался с гадостями! Ты бы взглянула, чё про него писали современники. Над ним же все потешались!
– Господи, ты-то откуда знаешь? Тебя ж газету и ту не заставишь прочитать, а туда же!
– Тоже мне! Потешались! Слышал звон да не знаешь, где он. Если и потешались, то не все, а только те, что ни фига не делали, а только сплетни мусолили.
– Пушкин – гений, а потому не обязан быть похожим на толпу. И вообще, Петров, ну, тебя, отчалил бы ты от нас! – смешливая Надя, расчехлив гитару, с серьёзным видом повернулась к «Нефертити»:
– Пой, Наташка!
Наташка не заставила долго уговаривать себя, попробовав звучность и настрой гитары, запела:
Любви пленительной, признаюсь,
Пью чашу полную – до дна,
Перед Всевышним каюсь, каюсь
Не с Вами я была тогда.
Девушка пела редчайшим контральто, от природы поставленным голосом. Большеглазый любитель Пушкина зачарованно смотрел на неё. Долговязый, весноватый парень перестал сосать соску-пиво.
Я б не смущала ум ваш пылкий
Сомненьем в верности моей,
Не допустила б ни ухмылки
И ни язвительных судей.
Зорин очнулся: в холодном, полупустом вагоне электрички – невесть откуда взявшийся подарок судьбы. Он подошёл к молодым. Представившись, начал с места в карьер: не мог упустить этот голос. Наташа к вниманию со стороны была, видимо, привычна, но даже её смутило слово – «импресарио». Её оливковые глаза смущенно укрылись за тёмными ресницами: живого импресарио она видела впервые. «Никакой косметики» – отметил про себя Зорин, невольно залюбовавшись красотой девушки. Насчёт импресарио он естественно слукавил: хотел произвести впечатление, употребив это старомодное словечко, которое было, как ему казалось, более уместно, если принять во внимание возрастные планки – его и этих птенцов.
Компания направлялась на концерт бардовской песни в качестве зрителей. Но гитару с собой взяли не случайно: новомодные тусовки часто возникали стихийно.
«Не упустить бы находку» – подумал Зорин и сказал, обращаясь к девушке:
– Вам, принцесса, нужны другие сцены, электрички – не для вас.
Он коснулся тонких Наташиных плеч, за что получил полыхнувший огнем ревнивый взгляд Жени. «Мое, не трогать!» – говорил этот взгляд. «Ого, – удивился Зорин, – милый мальчик, я слишком стар для твоей принцессы, чтобы получать такие взгляды». Но свою визитную карточку подал Наташе с условием, чтобы она непременно позвонила.
Зорин не смог бы и предположить, какой переполох он вызвал среди молодых меломанов. Во-первых, тем, что он – «импресарио»: это слово в их представлении связывалось с лучшим театром мира – «Ля Скала». Во-вторых, он такой старый, – пора уже белые тапочки надевать, а такими влюблёнными глазами тащился на Наташку! Можно подумать, что всю жизнь евнухом прожил, а сейчас вдруг очнулся, увидев прикольную девчонку. Это послужило причиной смешливости среди девчонок. Петров уверенно заявил:
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу