Гореликова - Я - женский род, настоящее время. Сборник рассказов

Потом обедали в Речном, папа и официанты кричали «горько», мама все дулась. Потом мама лепила впрок котлеты, ворча, что еще неизвестно, как двадцать лет разницы («Девятнадцать», поправила Лиля) отразятся на ребенке, и что Лилина Анька выходила замуж (поздравить, мелькнуло в уме) в «Астории», а этот – жмот, да еще и еврей.

– Тише, – шикнула Лиля и выглянула в комнату, но Миша с папой мирно играли в шахматы.

Мама недолюбливала евреев, особенно их бывшую соседку по коммуналке. Ее сказки были интересней маминых, и косички она заплетала не больно. Лиля крутилась у нее в комнате, пока папа не сказал – сколько ей было, семь, восемь? – Лилик, не ходи так часто к бабе Эсе, мама расстраивается. Почему, удивилась Лиля. Потому что она не умеет сама сшить тебе снегурочкин костюм.

– Ну и что, что еврей, – сказала Лиля, – и никакой он не жмот, он интроверт.

– Ишь ты, – проворчала мама, – нахваталась словечек.

Некоторое время она молчала, потом завела опять:

– А где родители?

– Отца нет, с матерью не общается, – сказала Лиля, отодвигаясь как можно дальше от лука.

– Ну, это ни в какие ворота, – возмущенно начала мама, но тут заглянул взъерошенный папа и потребовал чаю. Мама схватила его за рукав перепачканной в фарше рукой и втянула в кухню.

– Ну что? – сказал он нетерпеливо.

– Как он тебе? – прошептала мама.

– Все время выигрывает, – сердито сказал папа и ушел.

Лиля рассмеялась.

– Ты не смейся, – сказала мама, – а пойди выясни в чем там дело.

Лиля и так знала, в чем там дело, по крайней мере частично. Виолетта Львовна Блунштейн, рассказали в курилке, раньше преподавала вокал, а сейчас на пенсии, в молодости, говорят, увлекалась баритонами.

– В смысле? – удивилась Лиля.

– В смысле, пригревала, подучивала и пристраивала в театр, а они потом ее бросали. Троих пристроила или четверых.

Всего этого не стоило рассказывать правильной маме.

– Ну мам, – заныла Лиля, – как я могу вмешиваться, и где я буду ее искать?

– В справке, – твердо сказала мама, – и от нее мне позвони.

Утром они уезжали. Папа с Мишей долго трясли друг другу руки и о чем-то договаривались. Мама сухо клюнула зятя в щеку, потихоньку сунула Лиле сто рублей и уже из окна погрозила пальцем: не забудь!

– О чем это она? – спросил Миша.

– Да так.

Дверь открыла вылитая баба Эся, только рыжеволосая и с вызывающе малиновыми, в тон ногтям, губами. Не спросив ни слова, она потащила Лилю мимо шуб и велосипедов (коммуналка, удивилась Лиля), втолкнула в комнату стиля «советский ампир», точно как у бабы Эси, только с пианино вместо швейной машинки, усадила на продавленный диван и велела говорить все.

– Как Вы похожи на нашу соседку, – брякнула Лиля и ни с того ни с сего принялась рассказывать про косички и снегурочкин костюм.

Свекровь кивала умным обезьяньим личиком, а по окончании рассказа спросила:

– Деточка, а кто ты такая?

Лиля сообразила, что ее приняли за бывшую студентку и неуклюже начала: «Мы с Мишей…», но тут накатила тошнота, и она закрыла глаза – а когда открыла, свекровь скакала вокруг нее, как африканец вокруг тотема, высоко поднимая колени в черных лосинах, так, что Лилю снова затошнило. Наскакавшись и запыхавшись, свекровь остановилась и стала показывать в пространство (наверное, великой пианистке) маленькие аккуратные кукиши. Потом села рядом с Лилей и заплакала.

Потом звонили маме. Лиля опасалась, что всплывут баритоны, но обошлось. Потом ели принесенную Лилей от Стружкина ромовую бабку и пили чай из разномастных чашек. Лиля извинилась, что они не пригласили ее на свадьбу. Свекровь замахала руками: это мелочи, мелочи, она сама виновата, но Миша ее простит, обязательно простит, а пока Лиля будет держать ее в курсе и малыша покажет, правда? Лиля пообещала.

Аркаша, вопреки маминым опасениям, родился здоровеньким, и Миша совершенно рассиропился. Он часами гугукал с младенцем, совал всем его фотографии и вскакивал по ночам от каждого шороха, еще больше изматывая и так измотанную Лилю. Когда в феврале его пригласили сыграть в Уигморском холле, он было отказался: Аркашеньке всего четыре месяца, как он может его оставить?

– Ты можешь оставить его со мной, – насмешливо сказала Лиля.

Он все колебался.

– Подумай – Лондон, – уговаривала она. – Роял Холл, Ковент Гарден, красные автобусы.

– Нет-нет, – испуганно сказал Миша, – туда и назад. Не время.

Лиля с Аркашей прекрасно выспались, навестили бабушку.

– А что мы будем делать, когда он заговорит? – спросила Лиля, но свекровь была слишком занята выяснением, у кого есть носик, глазки и прочие части тела. Они даже успели прогуляться по набережной, что Миша строго запрещал, боясь холодного волжского ветра.