Александр Семёнов: Редкие девушки Крыма. Роман

– Не устал? Хочешь, погуляю по твоей спине? – предложила она. – Не бойся, не сломаю, в нормальной жизни я травматолог-ортопед.

– В нормальной… – передразнил босс Игорь. – А здесь тебе ненормальная?

– Здесь космическая, не придирайся.

– Не боюсь, – сказал я, – и не устал, но всё равно погуляй, спасибо. Давно уж по мне никто не гулял.

– Тогда ложись сюда, как раз подержусь за ветку…

Я растянулся на животе, Женя отряхнула ноги, встала на меня и оказалась тяжелее, чем ожидал. Думал, и не почувствую, но тем приятнее вышел сюрприз.

– А ты режиссёр? – спросила Женя сверху. – Или вообще имеешь отношение к кино?

– Нет, я редактор, – ответил я, разглядывая муравьёв, наглухо сцепившихся жвалами.

– Журнала какого-нибудь?

– В издательстве, редактор переводов.

Я мысленно поставил десять тугриков на муравья поменьше. Спорщики повалились на бок, перекувырнулись, затем большой потащил было маленького, но тот уцепился задними и средними ногами за шишку…

– И твою фамилию пишут на обложке? – спросила Соня.

– На последнем листе мелкими буквами.

– Здорово! – сказала Женя. – Значит, книги выпускаешь. Буду знать, к кому обращаться за новинками.

Я думаю, что работа врача куда интереснее и уж несравненно важнее для людей, чем моя, редакторская, их даже рядом поставить нельзя. Но если Женя и в моём деле увидела что-то особенное, достойное восхищения, спорить не буду. И не подумаю даже. Со стороны виднее, мне ли не знать…

Я расцепил муравьёв сосновой иголкой и сдул: одного влево, другого вправо.

– Нет такого редактора, кто не мечтал бы стать Дюма-отцом! – весело сказала Женя. – Я права?

– А?.. Да, несомненно, – отозвался я. – Но ты ведь знаешь, кем был Чехов.

– По-моему, терапевтом?

– Ну, для меня это уже тонкости. Мне главное, что доктор.

– Вот все вы так…

Женя, стоя на моих лопатках, перекатывала вес вперёд-назад и каждый раз, двигаясь к носкам, нажимала большими пальцами на точки у основания шеи, отчего по телу разбегалась электрическая рябь, то тёплая, то прохладная. Ощущение было балдёжное – знаю, что неприличное слово, но другое в голову не идёт.

– Кто ещё хочет, записывайтесь в очередь! – объявила Женя и развернулась поперёк спины. – Не только мужчины, девочек тоже касается!

Рискнуло, кажется, двое.

2

К вечеру мы добрались до Отрадного озера. Узкий мыс, где мы разбили палатки, был похож на высунутый кончик языка, и в центре его нас ожидала приманка: очаг, обведённый кольцом седых калёных валунов, и четыре бревна, сверху отполированных до тусклого блеска. Я присел на самое толстое, провёл ладонью по окаменевшему боку и нащупал россыпь отверстий, очень похожих на пулевые. Да уж, какие-то секреты хранит это место. Не раз и не два, наверное, этот язык втягивался в лес, забирая с собой доверчивых туристов…

Но если так и случалось, то разве что давно. А теперь здесь был маленький песчаный пляж, над ним росли сосенки, едва заметные среди лилового кипрея, мохнатый вереск в сиреневом цвету, голубичник ростом мне по пояс и ни одного большого дерева. Игорь сказал, что недалеко от нашей стоянки – заброшенный пионерский лагерь, когда-то знаменитый на всю Ленинградскую область. Вода в озере оказалась чистой, в лесу неподалёку от берега мы отыскали полуразваленный забор, и доски пригодились на дрова.

Пока Женя с помощницами готовили ужин, все остальные молчали, окружив котёл. В фантастической книге он непременно зарядился бы энергией от наших взглядов и улетел на другую планету или, в крайнем случае, сварил бы не пшеничную кашу с ломтями вяленого мяса, а что-то невиданное, колдовское. Возможно, так произошло и наяву. Порция оказалась меньше тех, к которым я привык дома, но добавки не хотелось, и как же было здорово после целого дня ходьбы не натрескаться, не впасть в сонное отупение, а остаться лёгким и открытым для жизни.

После ужина мы искупались, а спать было рано, совсем ещё светло. Мы сели у костра, пустили по кругу гитару: она забралась на колени одному, другому, но всё ей что-то не нравилось. Я знал, кого она в конце концов выберет. Любят меня гитары, да я и в каждой из них, даже в самой простой, с грифом на винте и треснувшей декой, вижу красавицу. Играю, что уж тут, примитивно, по-дворовому, но чисто и с хорошим чувством ритма. И неизменно волнуюсь, беря в руки инструмент, – так, что даже песни в первое мгновение вылетают из памяти. Только что знал тысячу… и где вы все? Отзовитесь!..