Юрий Меркеев: Трещинка. Для тех, кто любит магический реализм

Бральвага впился в сочинителя цепким, как заноза, взглядом опытного торгаша.

– А что вы с этого будете иметь? – спросил он.

– Если все получится, я обрету весь мир и не потеряю при этом душу.

Сказочник повел больными глазами в сторону окна, за которым разливалось жаркое полуденное солнце, и тихо прибавил:

– Это случится в ночь полнолуния, когда со всех образов слетают маски. Мы увидим друг друга в истинном свете… Итак, вы согласны? – обратился он к гостю.

Бральвага задумался. По натуре он был авантюристом, то есть человеком, склонным к рискованным предприятиям, но рисковать он предпочитал оправданно – как карточный шулер, у которого в рукаве всегда припрятан козырной туз.

– Так вы обещаете мне рекламу ритуальных услуг? – снова спросил он, точно желая убедиться в серьезности намерений сочинителя.

– Обещаю, Бральвага, – устало ответил тот. – Кроме того, я обещаю, что ваша никогда не хворающая Шпигель после этого рекламного ролика сразу уйдет на больничный.

– Что? – радостно воскликнул Илья Абрамович. – Этого не может быть! Чтобы наша железная муттер Нелли и на больничный? Кажется, это не под силу даже дьволу. Уфф..! – Отер он со лба пот и впервые доверчиво посмотрел на сказочника. – Тогда я, конечно, согласен.

– Ну, вот и прекрасно, – вдохнул писатель.

– Мы будем подписывать контракт?

– Это лишнее.

Сочинитель поискал глазами пекинесика.

– Госпожа Янь! – крикнул он. – Проводите, пожалуйста, нашего первого гостя. Я слышу шелест крыльев второго героя, господина Курочкина.

Из пыльных солнечных лучей старого деревянного дома сплелась вдруг миниатюрная восточная дама и, поклонившись хозяину, с улыбкой взглянула на ошарашенного Бральвагу. От неожиданности Илья Абрамович вытянулся перед чудесным явлением красавицы – китаянки, как солдат на параде, втянул в себя круглый животик, отчего его покатые узкие плечи словно расправились, и, не сводя с нее изумленных глаз, пробормотал, забывая о всякой учтивости:

– Хороша… да? Очень хороша… Кстати, – сделал он шаг вперед. – Мы набираем новых телеведущих для работы в студии. Если желаете, могу замолвить словечко. А, впрочем, вы уже приняты. С такой фактурой, модой на восток. Изумительно. Браво. – Илья Абрамович как бы невзначай приоткрыл барсетку, в которой как бы нечаянно сверкнула пачка долларов, и достал из нее свою визитку. – Если надумаете, милости прошу. Право же из вас можно сделать настоящую звезду растяпинского телевидения…

– Ну, будет вам, Бральвага, – прервал его сочинитель. – Дома вас ждет молодая жена, Наталья, которой вы совсем недавно нашептывали нечто похожее. Она поверила вам так же, как десять лет назад вам поверила другая женщина, Юлия, которая родила вам двух прекрасных детишек. Продолжать?

Илья Абрамович негодующе тряхнул головой.

– Некогда мне тут с вами лясы точить, – недовольно проговорил он и вышел из дачного домика.

Знойное марево окутало Бральвагу точно рой невидимых, но кусачих насекомых. «Дал же Бог утречко», – раздражено прошептал он, вглядываясь в едва заметную мутную полоску шоссе впереди, до которого ему предстояло героически прошлепать пешком два или три километра. Настроение у Ильи Абрамовича было скверное.

Проходя мимо соседнего домика, Бральвага увидел старика, который таращил на него перепуганные глаза, шептал что-то беззубым ртом и крестился.

– Здорово, туземец! – крикнул ему Илья Абрамович, думая, что старику должно быть не меньше ста лет, и он либо выживший из ума пьяница, либо юродивый, один из тех деревенских дурачков, которых сердобольные соседи наивно почитают чуть ли не за блаженных. – С Троицей тебя, туземец! Христос воскресе! Свет от света, а тьма от тьмы, да? Ну, бывай, дед! Дорогу бы вам сюда пустить, да газ. Цивилизации не хватает. Чтоб фонари по ночам горели. Тогда и Богу сверху будет легче тебя разглядеть. Эх ты, туземец!

И Бральвага, довольный своим простецким обращением с народом, бодренько зашагал вперед.

Макар Иванович проводил его круглую прыгающую фигуру напуганным взглядом и вновь взялся частить себя крестом…

А, между тем, в домик страховского затворника уже стучался второй гость, который, как и первый, появился в Страхове неизвестно откуда – точно из воздуха, – но выглядел при этом совершенно плотским существом. Это был Иван Мефодьевич Курочкин, высокий вихрастый мужчина с неопрятной бородой медного цвета, с опухшим лицом и предательски подрагивающими руками, выдающими в нем натуру тонкую, истерическую и пьющую. Другими словами, этот человек был художник, в недалеком прошлом – подающий надежды растяпинский живописец, а теперь – трехгрошевый оформитель афиш в единственном городском кинотеатре «Мир», расположенном в центре Растяпина рядом с Успенским храмом.