Юрий Меркеев - Трещинка. Для тех, кто любит магический реализм

В дверях нового гостя встретила улыбающаяся Госпожа Янь и молча проводила его в комнату, в которой в старом скрипучем кресле, покачиваясь, сидел сочинитель, успевший раскурить набитую ароматным табаком трубку. Нежно – голубой дым заиграл причудливыми узорами в косых тоннельчиках солнечных лучей. Курочкин вошел, прижимая к груди летнюю панаму, чтобы скрыть тремор рук, отчего стал похожим на большого дрессированного пуделя.

– Батюшки мои, – подался с кресла вперед сочинитель, чтобы стоя поприветствовать гостя, но тут же без сил опрокинулся назад, так как б; льшую часть энергии, отвоеванную у болезни таблетками, он уже потратил в первые часы сегодняшнего утра. – Батюшки мои, – повторил он. – Что с вами сделала жизнь, подумать только?! Ай-яй-яй! Ведь ваш образ, Иван Мефодьевич, я выписывал с особой тщательностью, полагая, что в будущем вас ждет слава и почет, каких не видывали Врубель и Левитан вместе взятые. Однако ж, что с вами сделали десять лет жизни! – Сказочник сокрушенно покачал головой и, заметив, что Курочкин весь сотрясается от похмелья, тут же шепнул преданной китаянке: – Уважаемая Госпожа Янь, принесите, пожалуйста, холодной водки и чего-нибудь закусить. Я выдернул бедолагу прямо из очереди за бочковым пивом. Он не успел привести свою душу и тело в более – менее устойчивое положение.

– Вы, пожалуйста, присаживайтесь, – ласково обратился к гостю хозяин. – Думаю, что Бог простит нам этот грех, тем более, что ваш алкоголизм, Иван Мефодьевич, особенный, русской природы. Я вижу, что пьете вы от грубости и несовершенства мира.

– Мира? – безучастно спросил художник.

– Я не имею в виду название кинотеатра, в котором вы работаете, хотя… – Сочинитель задумчиво улыбнулся. – Ваш кинотеатр, который, кстати, находится неподалеку от церкви, весьма оправдывает свое название.

Курочкин присел на краешек стула и слезящимися мутно – красными глазами смотрел прямо перед собой в одну точку. Кажется, будто даже полуобнаженная китайская дива, способная вдохновить на творчество и обольстить сотню утонченных художественных натур, не произвела на Курочкина никакого впечатления. В настоящие мгновения тяжкого похмелья он был глух и слеп к живописной силе могучего бога Эроса. Чтобы поднять градус его творческой активности хоть на какую-то высоту, нужен был иной градус – градус его величества Бахуса. И он нашелся благодаря волшебному перу сказочника. Когда Госпожа Янь, подобно паруснику, вплыла в комнату с подносом в руках, на котором знаменосно реяла запотевшая поллитровка «Растяпинской» в окружении закуски и стограммового граненого стаканчика, символа целой имперской мухинской рабоче – крестьянской эпохи, – глаза художника заблестели, и сам он точно ожил.

Дело в том, что сия живописная картинка, помимо предвкушения доброй и крепкой выпивки, вызвала в Курочкине волну приятнейших ностальгических воспоминаний. Ведь именно Иван Мефодьевич некогда по просьбе хозяина растяпинского вино – водочного комбината Баумана разработал лучший рекламный плакат его продукции, глядя на который даже у равнодушного к водке обывателя слюнки текли как у собачки Павлова. И было из-за чего! На развороте любимой местной газеты «Растяпинская правда» лежал огурец с помидором, лучок, краюха черного хлеба, а в центре этой композиции Эйфелевой башней вздымалась запотевшая бутылка «Растяпинской», которая точно подмигивала со своей недосягаемой высоты всем прочим маленьким тварям, приглашая их насладиться, экая прелесть… И с какой недоброй иронией платит жизнь дивиденды за это произведение автору!

Курочкин спешно поблагодарил за угощение сочинителя и Госпожу Янь, наполнил дрожащими руками стограммовый стаканчик, выпил, крякнул от удовольствия, закусил половинкой помидора, после чего выдохнул часть своей душевной горечи и проговорил с тонким пониманием процесса:

– Дай Бог не последняя. В таких случаях наш профессор Рослик приговаривал так: «У нас запляшут лес и горы». Мр-р-р, хорошо!

Захрустел огурчик, пошел в ход и хлеб с лучком. Душа Курочкина постепенно устаканивалась. Захотелось поговорить. Но прежде он налил еще одну стопку и выпил.

– А я слыхал, что вас будто похоронили где-то здесь на страховском кладбище, – заметил Курочкин, отчего-то расплываясь в блаженной улыбке. – А у вас тут, как я погляжу, рай. Настоящий мусульманский рай: красавица – наложница, холодная водка, природа, тишина. Что еще надо для счастья? Эдак и я тоже не отказался бы помереть. Прямо в рай, прямо в рай, – хихикнул он. – Только ножки подгибай.