Татьяна Краснова - Марина. Серия «Знакомые лица»

Еще девиз: «всё нужно попробовать». Иногда можно увидеть, как Жанна с отвращением жует какой-нибудь кусок, например, сыра с перцем. «Неужели вкусно?» – ужасается Марина и слышит в ответ: «Я еще никогда этого не пробовала». Если Жанне кто-нибудь или что-нибудь понравится, она не постесняется громогласно заявить об этом, если не понравится – она и тут не промолчит. Она видит каждого человека насквозь и без оглядки клеймит всех своими убийственными меткими суждениями, а на пересуды о собственной персоне откровенно плюет.

– Ну, хватит мировую скорбь изображать, – заявляет она. – Жалельщица выискалась.

– В жизни должны быть и Рахили, и Макакусы, – примирительно добавил Артур, – для равновесия.

Марина отметила, что вслух ничего не сказала, а ответы получила. И что, оказывается, можно мысли уметь читать, а друг друга не понимать.

– Да не должно быть так.

– И охота тебе забивать голову!

– Но мы же люди почти взрослые. А ведем себя, как детский сад.

– А ты не видишь, что взрослые живут, зажмурив глаза и заткнув уши? Обо всех не наплачешься!

«Может, правда? – расстроилась Марина. – Почему мне непременно надо за всех переживать? То Дору было жалко, теперь Макакуса. Живут же люди без этого, свободные от всяких лишних мыслей… Откуда я это знаю? Знаю. Вот Рафаэль – он только собой занят, Артур – книжками. Почему я так не могу? Наверное, правда, комплекс неполноценности. Или без комплекса это получусь уже не я, а Жанна?»

Действительно, с Жанной заодно она злословит и смеется надо всеми, вместе с Рафаэлем – бродит в потусторонних сферах, отыскивая незатертые сочетания слов и неожиданные образы, с Артуром – копается в книжках и размышлениях, от которых первые двое шарахаются, а с Рудиком они плавают, кто дальше, и залезают на деревья, кто выше. Когда же она бывает собой? И бывает ли? Это что же – она всего лишь зеркало своих друзей? Которое само по себе – прозрачное пустое место?

– Оставьте общественные проблемы и послушайте меня, – потребовал Рафаэль.

И прочитал стихи, которые оканчивались так:

А в душу заглянешь – там счастия нет и следа,

И думать о нем, и мечтать невозможно.

– Слушай, а это не Лермонтов? – усомнилась Марина. – Да, точно: «и скучно, и грустно, и некому лапу подать».

– Правда, что ли? – чистосердечно удивился Рафаэль.

Жанна хохотала:

– Как незнайка был Лермонтовым!

А Артур, как обычно, без следа улыбки, продекламировал:

Я помню чудное мгновенье,

Невы державное теченье…

Кто написал стихотворенье?

Я написал стихотворенье!

Рафаэль и ухом не повел, пусть упражняются в остроумии.

– Тогда еще вот это послушайте!

Он был несокрушимо уверен в своем «я» и в своем праве быть и Лермонтовым, и кем угодно, если ему так понадобилось.

НАД Белогорском опять висела туча. Солнце застряло в ее раскрытой пасти, и единственный луч упал на крышу странного дома с разноцветным круглым окном. Флюгер в виде парусного корабля вспыхнул так ослепительно, что потерял свои очертания и превратился в сверкающее пятно…

Он стоял возле дерева и, подняв загорелое лицо, с интересом глядел на флюгер. Туча ползла, луч перемещался, и парусник поворачивался вслед за лучом. То ли ветер дул в ту сторону, то ли кораблик был устроен особым образом, но он неизменно указывал туда, где было солнце.

Наблюдатель явно пришел издалека, потому что никто из живущих здесь не стал бы обращать внимание на какой-то примелькавшийся флюгер. К тому же, когда вдали заслышались шаги, он одним прыжком оказался на дереве. Но это было сделано чисто символично. Он стоял на нижней ветке, выпрямившись во весь рост и небрежно облокотившись о ствол, совсем не прятался и продолжал разглядывать занимающий его предмет. Но вдруг его взгляд передвинулся.

Туча выплюнула солнце, и свет залил всю улицу. По тротуару медленно шагали пятеро, его ровесники. Она шла в середине. Ее смех переплетался с голосами остальных, а выражение лица трудно было уловить. Неожиданная улыбка сменилась ироничной гримасой, через секунду – недоумением; в глазах появилась задумчивость. Потом она о чем-то быстро заговорила, и волнение румянцем вспыхнуло на щеках. Потом заговорили остальные, и каждая черточка ее лица мгновенно отзывалась на каждое их слово.

Наблюдатель пристально всматривался в этих пятерых. По крайней мере, одного он узнал: сначала он видел его в магазинчике у базара, когда сдавал туда две старые книжки, а потом почти случайно дал ему по шее на соседнем пустыре.