Андрей Дорофеев - Игра больше, чем жизнь. Рассказы

– Кака бумага? – стряпчий сделал удивлённо-брезгливое лицо и обошёл стороны, размахивая руками, словно мельница, – Кака бумага? Он, болезный, спрашивает, кака бумага!

Рывком подошёл к Арманову и, сменив милость на гнев, всунул ему свою харю прямо под нос:

– А вот така бумага, вор ты и хапуга! Така бумага, второй дубликат которой, стряпчим твоим сооружённый заботливо, здесь лежит! – Порфирий Иванович похлопал ладонью по затёртому кожаному портфелю в своей руке.

– Думал, дурак небось стряпчий твой, глупее Арманова Петра Алексеича! Ан нет, не тут-то было!

Арманов безотчётно схватил вдруг портфель и стал молча выдирать его из руки стряпчего. Но тот отвесил ему такой значительный тумак в голову, что Арманов еле на ногах устоял и портфель выпустил. Купец осел на землю с открытым ртом и невидящими глазами – кажется, его хватил удар. Вокруг него поднялась суета.

Тяжело дышащий Порфирий Иванович подошёл ко стоящему на том же месте и наблюдающему за развитием событий Татаринову.

– Господин хороший, стряпчий же я у супостата этого. Бумага сия, о которой баталия велась, лежит в сейфе армановском на случай надобности. А дубликат её заботливо я припас, беспокоясь о закабалённом дитятке моём ненаглядном… – Порфирий Иванович чуть слезу не пустил. – Вот он, примите с милостью от меня.

И Порфирий Иванович достал из портфеля бумагу.

Татаринов посмотрел на неё несколько секунд и сухо передал прислужнику своему:

– Проверить на легальность.

Тот пошел в заднюю карету, а Порфирий Иванович остался на месте и приговаривал всё:

– А то как же… Бумага настоящая… Ваш слуга покорный делопроизводству-то обучен, все чин чинарём, по всем законам прописана бумага…

К Андрюше и Катюше подошла всё ещё шокированная маман.

– Встань, Катюша! Не пристало тебе сидеть на мостовой, словно церковному юродивому.

Катюша с улыбкой встала.

– Я ещё не вполне понимаю, как всё это произошло. Сломали вы жизнь отцу со своими вывертами. Что же теперь делать? Гольц уехал обиженный, отец чудом очнулся. А тебе, Андрюша, лучше домой не приходить. Петр Алексеич не примет тебя обратно, – голос маман был раздражён, но это сильно скрадывалось усталостью от порушенных в миг мечтаний.

Андрюша опустил глаза и улыбнулся.

– Что ты думала, дочь, когда от отца вырывалась? Где он тебе теперь жениха такого найдет?

Дочь посмотрела на мать так удивлённо, что та аж отстранилась. Катя отошла от Андрюши и матери на сажень, посмотрела на обоих молча. Фаты на ней не было, осталась она в руках папеньки. Пшеничная коса, предмет заглядения и зависти, уложена аппетитным караваем.

Чуть склонивши главу, Катюша несколькими точными движениями выдернула из волос зажимы и фигурные шпильки, и золотой водопад хлынул бурунами на руки и плечи Катюши.

Маман лишь ахнула, а среди присутствующих на площади воцарилась мёртвая тишина.

Катюша стояла с неземной улыбкой и полуопущенными веками, держа руки немного поднятыми, и волосы ниже пояса струями нектара отекали их, словно ливневые потоки. Словно благодать небесная нистекала на Катюшу, наполняя негой её вены, втекая живой водою в столь недавно безжизненные глаза.

– Коли он захочет – он и вставит обратно, – проговорила Катюша и, словно щедрый сеятель пригоршню зерна, бросила серебряно звякнувшие шпильки на брусчатку перед Андрюшиными ногами.

Андрюша не наклонился. Он лишь протянул руку – и в его руку легла лёгкая как синичка ладошка. Холодная…

Медведь и богиня заставили расступиться толпу. Заржала тройка, ямщик зацокал с облучка: "Н-но, милые!", и карета, как в доброй старой сказке, умчалась, оставив старый мир на церковной площади доживать свой заканчивающийся, попахивающий гнильцой век.

Что же дальше?

Купец Арманов оклемался, когда Тимоха, перекрестясь, вылил на того целое ведро сводящей зубы колодезной воды.

А оклемавшись, первым делом вспомнил про дожидающийся его шантильоновский мильон. Вскочил, завертевшись волчком, сам побежал в стойло, оседлал пегого Бегунка (благо ездок был знатный) и поскакал что есть мочи к Турчанинову. Шантильон заключил договор, и теперь мильон Арманова лежал в испанском банке, грея купцу сердце и карман.

"Теперь можно и на покой", – подумал Арманов, и вошло ему в голову бросить взгляд на творенье Андрюшкино, что на краю владений его стояло по оказии. Что этот баран испанский там такого усмотрел, за что мильон целковыми отвалил Арманову?