Давид Шварц - Восхождение

А между тем, вельможа с приятелями удалился, приказав напоследок Давиду выполнить работу до разлива Нила – времени оставалось немного.

Вчерне он уже представлял скульптуру, оставались неясными кое-какие детали, но он знал по опыту, что в процессе работы все получится.

Мастер присел на камень.

Солнце уже взошло высоко, и золотистые, яркие краски края неба на востоке постепенно сменились мощным светом чисто белого спектра. День опять обещал быть жарким.

– Мама умерла, отца я не помню. Жена давно мне уже в тягость. Что меня держит на этой земле? Для чего живу?

Работа давно уже превратилась из удовольствия в средство для добывания пищи – чего уж там скрывать от себя! Женщины?… Пожалуй, только это привлекает меня в жизни! Кое-кто считает меня распутником, но это ведь неправда! Просто мои друзья не знают, что творится в моей душе. Я не хочу никому показывать изнанку моей жизни… Лея мне надоела уже давно, бросил бы, да одному жить еще хуже. А друзья пусть думают, что у меня все легко и хорошо… Мне уже за сорок. Так, наверно, и пройдет вся моя жизнь. Работа – для денег, жена – для виду. К чему такое существование? Да еще это проклятое еврейство! Обидно, почему я не рожден нормальным египтянином? Жил бы, как все, не снося обид, мстя обидчикам! А тут – второй, третий сорт. Проклятье!

И серые от пыли, с крючковатыми ветвями, оливы казались ему костлявыми руками с жесткими пальцами, тянущимися к его шее.

День уже казался чересчур ярким, тепло – невыносимой жарой, а черный базальт будущей скульптуры – траурным обелиском на его, Давида, могиле.

Дорога к ОВИРу показалась Давиду дорогой на Голгофу.

Он шел, опустив голову и подняв воротник пальто, чтобы его никто не узнал.

Ему казалось, что встречные осуждающе смотрят на него: предатель! Родину продал! Хотелось закричать просто так, в голос:

– Да никого я не продал! Это меня продали! Та же Родина и продала! Я работал честно. Как проклятый. Я старался изо всех сил! Я не мухлевал, не отлынивал, не прятался от работы! За что она, эта Родина, заставляет меня, добившегося своим умом, трудом, способностями и честным отношением к работе – за что она меня морит голодом? За что заставляет шариться по пустым магазинам в поисках пищи? Это та Родина, которая грохочет на весь мир о равенстве, свободе и прочем, а сама не в силах прокормить свои народы? И не только в хлебе насущном дело! Стыд и позор ел душу. Как так? С космосом и прочими атомными бомбами оказаться в такой ужасной заднице! Вот это развитой социализм с коммунизмом вместе!

Занятый грустными мыслями, Давид не заметил, как подошел к Центральному скверу, что рядом с модерновым зданием Цирка.

Там шумел народ.

Шумел, потому что был возмущен. Кем? Понятно, кем – евреями! Потому что если в России нет еды – значит скушали… Чего тут голову ломать? Вот и собрала организация «Память» в Центральном сквере митинг, где правильные люди доходчиво объясняли гражданам, отчего в 1990-м году в великой стране стало нечего жрать и кто виноват и что надо делать!

Особенно круто выступал крупный человек в кожанке и с усами. Он пламенно кричал: – Доколе?

Жидковатая толпа ежилась на сильном сентябрьском ветру, но слушала внимательно и, впитывая слова трибуна, щелкала пальцами, согласно кивала головами, морщилась и ухмылялась. Распитые бутылки не выкидывались куда попало, а аккуратно складывались в сумки-авоськи, ибо можно сдать в близлежащий к скверу ларек.

На прохладном ветру, под небом, закрытым низкими тучами, вся публика, одетая в серые мешковатые куртки, штаны и расхристанные ботинки, смотрелась угрюмо – угрожающе. Несколько интеллигентов (шляпы, галстуки, очки) стояли поодаль и наблюдали как бы со стороны. Но было видно, что они поддерживают идеи ораторов.

Эта сценка несколько приободрила Давида. Все складывалось в стройный и логический процесс. Здешнее будущее прояснялось все отчетливей.