Андрей Олех - Улица Свободы

Часов в маленькой комнате не было, только три стула вдоль стены, две закрытых двери и стенд с вырезанными из белого пенопласта буквами «информация». Он был пуст. На стуле с треснувшей спинкой лежала брошюра Ленина «Задачи союзов молодежи». Леха брал ее несколько раз, один раз – чисто механически, другой – чтобы почистить уголком под ногтями.

Все плохие мысли о предстоящем допросе он уже передумал. Платину он вчера успел отдать Игорю. Сказал матери, что пошел чинить бачок, взял полотенце и, заботливо обтирая холодные капли с каждого слитка, сложил их в подкладку пальто. По три с каждой стороны. Потом посмывал воду для вида и, держа отяжелевшую одежду в руках, вышел в коридор. Мать могла окликнуть, могла выйти проверить работу, но ничего такого не произошло, и он ушел.

Стратегия поведения на допросе была готова для любых случаев жизни – отрицать все, не говорить лишнего. Игоря увели первым очень давно, и это ожидание пугало и настораживало, но только первый час. Потом Леха просто закрыл глаза и начал следить за разноцветными пятнами, плясавшими во тьме под веками. Весело, как салют на 9 Мая, подумал он и задремал.

Лейтенант провел Игоря по коридорам (из кабинетов щелкали печатные машинки), вывел на лестницу, где кто-то смеялся, а снизу весенний сквозняк, словно бегая по ступеням, тянул влажную прохладу, смешанную с папиросным дымом. Милиционер жестом показал ждать, Игорь прислонился затылком к стене и стал смотреть на него в упор. Милиционер взгляда не выдержал и, нервничая, засопел.

– Херовые твои дела, пацан, че-то серьезное ты натворил, раз майор тебя допрашивать будет.

Игорь не ответил и взгляда не отвел, продолжая испытывать.

Дверь допросной открылась будто сама собой, Цыганков шагнул в полумрак комнаты и, когда глаза привыкли, увидел за столом еще молодого милиционера, выбритого до синевы, с черными запавшими глазами. Тот молча, кивком, указал на свободный стул. «Он че, здесь все это время сидел?» – успел подумать Игорь, прежде чем сел, и увидел в другом конце еще одну дверь. Майор молчал. Стены были обиты деревянными панелями до плеча, а дальше шла серая штукатурка, давно не обновлявшаяся. На потолке в желтом закопченном круге висела одинокая тусклая лампа.

– Я тянуть не буду: за то, что ты сделал, наказание – расстрел. Будешь говорить – сам себе услугу окажешь. Чистосердечное признание – и, может, поживешь еще немного.

– Так я уже во всем признался. – Не ожидая реакции милиционера, Игорь продолжил: – Признался, и суд был, и комсомолец тот тоже не прав оказался, так что исправительные работы по месту занятости мне уже дали, гражданин начальник.

– Не трать время, не в детской комнате, – спокойно отозвался майор. – Пока ты со мной шутки шутишь, у тебя в квартире обыск проводят, и, как найдут, можешь своими признаниями подтереться. А подтираться тебе придется, потому что хищение социалистической собственности в особо крупных размерах – это вышка.

– Чего ищете-то, гражданин начальник?

– Я ж вас, дураков, знаю, – продолжал милиционер, не обращая внимания на выпад. – Вы сначала делаете, а потом думаете. Ты как долго шестнадцать килограммов платины скрывать собирался? Ты вообще кому столько продать решил?

– Сколько, бля, килограмм? – вырвалось у Игоря.

– Что, меньше? – глядя в глаза, спросил мент.

– Какой платины? Я платину в жизни не видел. У меня зарплата семьдесят рублей, гражданин начальник, вы че-то обознались. Мне на столько платины за всю жизнь не заработать.

– Не заработать, – согласился майор. – А с завода вынести смог.

– Я на фрезе работаю, гражданин начальник, я могу только стальную стружку в штанах с работы вынести. Какая платина?

– Ту, что на лопасти напыляют, – с улыбкой ответил майор. – Я сам на заводе работал, знаю, как такие дела делаются.

– Раз знаете, то спросите про это в другом цеху. Лопасти мне по разряду вытачивать не положено, – издевательски искренне начал Игорь. – Еще авиационная лопасть – такая штука, гражданин начальник, что ее в карман не положишь. Чем там ее в других цехах напыляют, я не знаю.

– Допрос окончен, – отрезал майор.

Будто услышав эту фразу, из-за двери появился лейтенант и, заведя Игорю руки за спиной, защелкнул наручники.

– Зря вы так, гражданин начальник, я, когда комсюку зубы выбил, не отпирался, как есть сказал, а теперь че-то… – не успел договорить Цыганков, и его вывели.

Леха стоял перед дверью в допросную, пытаясь услышать хотя бы гул голосов, но оттуда не долетало ни звука. Он закрыл глаза, и разноцветные пятна продолжили плясать перед глазами.