Александр Самойленко - Забавы деда Матвея. Сборник рассказов, повесть

Старик, прервавшись, трясущейся рукой поднес окурок к губам. Курнул несколько раз подряд и продолжил:

– Ну ничего, как-нибудь, бабка. Положись на меня, покуда я живой. Пережили мы с тобой после Отечественной войны голод, переживем и изобилие…

Он, выговорившись, ткнул потухшую «приму» и пепельницу, прикурил другую сигарету и вдруг, вскочив с табурета, взволнованно заходил по избе. Бабка предпочла мужу не перечить и, подальше от греха, опасаясь попасть ему под горячую руку, забралась на кровать. Ходьба деда продолжалась, однако, недолго. Скоро он выдохся и, усталый, не раздевшись, лег рядом с ней, пугая ее своим необычным поведением… А ночью случился с ним жар, и к утру, разболевшись, дед Матвей уже не поднялся…

Долгих три месяца Прасковья Ивановна выхаживала мужа, и смерть наконец отступила. В начале бабьего лета дед Матвей, опираясь на еловую палку и поддерживаемый бабкой, еле держась на слабых ногах, вышел на улицу. Почти вплотную ко двору стариков стоял каменный дом.

– Ба-а-а-а, – только и смог проговорить он. Постоял, о чем-то подумал и, сильно качнувшись, с недоумением в глазах повернулся к Прасковье: – Это что? Мне случаем не пригрезилось?

– Нет, Матвеюшка, не пригрезилось. Ты все, дорогой, проболел. Как на дрожжах, не по дням, а по часам, все одно что в сказке, дворец поднимался. Отсюда нам верхушка видна. Забор больно высок поставили, под стать дворцу…

Рассмотрев башенки по бокам крыши, старик перевел взгляд на забор и отметил, что он очень хорош. Доски дуба, искусно обработанные рукой толкового мастера, рассчитаны были не на один десяток лет, дерево так и отдавало крепостью. Вырезанные на досках фигурки зверей, людей и птиц создавали единую картину. Не удержавшись, он подошел к забору, погладил лакированное дерево и, не находя слов, лишь протянул:

– Н-да-а-а-а…

Прасковья Ивановна в тон ему несколько раз тяжко вздохнула…

Осень незаметно для стариков быстро перешла в зиму. Наступившие холода они пережили в тепле, занимаясь посильными старческими делами. В соседские хоромы за всю зиму только раз или два, вслед за бульдозером, по освобожденной от снега дороге проезжал джип молодого хозяина.

Оживление у богатых людей наступило в начале мая. К дворцу потянулись фургоны с вещами, мебелью, стали приезжать иностранные легковые машины. В связи с этим движением деду однажды пришла в голову идея, и он не откладывая проковылял в сарай. Достал из фибрового чемодана давно позабытую ручную дрель, приладил к ней сверло большого диаметра и направился вдоль соседского забора осуществлять замысел. Точно рассчитав расстояние, старик остановился напротив дворца и, присев на корточки, начал высверливать в доске отверстие. Справившись, приник глазом к дыре и с жадностью стал наблюдать за чужой территорией. Из дома часто выбегала одна и та же женщина. Она выносила и выбивала пыль из вещей, тащила их обратно, выносила новые. Он, вдоволь насмотревшись на нее, поднялся с колен. В это время Прасковья Ивановна позвала его обедать.

Вечером этого дня к дворцу подъехали две машины. Шум, гам и громкая музыка подхлестнули деда Матвея, и он, не мешкая, заторопился к заветному месту. Прошло более получаса, и все это время Прасковья Ивановна с любопытством следила за дедом из-за сарая. Только однажды он на минуту отвернулся от забора, разминая затекшую шею, помотал из стороны в сторону головой и снова прилип к дырке. Казалось, ничто не оторвет его от увлекательного занятия.

– Матвей! Что там? – не выдержав, спросила бабка.

Дед, не оборачиваясь, раздраженно махнул рукой.

– Что ты такое увидел, старый?! – прикрикнула Прасковья Ивановна. – Прилип, окаянный, к забору, что ли?

Дед Матвей еще несколько минут испытывал ее терпение, потом повернулся. Глаза у него светились лукавством.

– Ну?! – грозно наступала бабка.

Дед неохотно поднялся и, отчего-то пригибаясь к земле, подошел к супруге.

– В чем мать родила бегают по двору, – шепотом доложил он жене, смеясь беззвучно.

– Это как так? – не поверила она.

– Ей богу, голяком… Вот как есть. Без единой нитки на теле бегают. По приезду, наверное, сразу в баню подались. И мужики, и девки выскакивают и сообща в воду плашмя – бултых… У них там посреди лужайки прудок какой-тось есть. Иди-ка, глянь, Параша. В дырку будто на ладони видать.

Прасковья Ивановна поплевала возле себя.

– Тьфу, тьфу, бесстыжие! Срам один, и чего ты, старый, столько времени глаза пялил на этот вертеп…