Марина Семенова - Причуды Кармы, или кто нагадил в тапки

– Зайка, прыгай!

И Зайка запрыгала, смешно подергивая в такт музыке поролоновой попой.

Довольный заказчик щедро затолкал в мое декольте пятидесятидолларовую купюру. И я не скажу, что меня уж так сильно это обидело. Припомнив все известные мне актерские приемы, я заставила себя поверить в то, что – это не я, а Зайчик, как заводной, разудало вертит попой, прыгает, танцует Ламбаду и смешно трясет обвисшими ушами.

Периодически ко мне подбегали пьяненькие девушки (почему-то, только девушки), чтобы весело и смущенно хохоча, поинтересоваться:

– А, это у вас настоящая грудь? Можно потрогать?

– Можно! – отвечала я с готовностью, припоминая сумму своего гонорара.

По всей видимости, всех очень забавлял мой поролоновый наряд, выглядевший гротескно и весьма эротично. Во всяком случае, я себя в этом смогла убедить. Потому что, если бы не смогла, то, так бы и осталась сидеть в подсобке между холодцом и тортом до самого утра.

Спустя полчаса в зал вихрем влетела раскрасневшаяся Снегурочка, в сбившейся на бок короне, сопровождаемая Дедом Морозом, Бабой Ягой и Кощеем, я облегченно выдохнула.

Снегурочка выхватила у меня микрофон и хорошо поставленным голосом влила в уши празднующим очередную дозу поздравлений с пожеланиями любви, здоровья, успехов в работе и личной жизни, а Дед Мороз яростно потряс посохом, обернутым в серебряную фольгу. После чего под бешенные ритмы пустился в пляс безумный сказочный дуэт. В такт музыке в черепе у Кощея светились и переливались радугой, впаянные туда лампочки, добавляя в новогодний праздник еще больше веселья.

Когда, отработав программу, мы переодевались все в той же подсобке, правда уже при отсутствии в ней холодца и торта, я увидела, что под гримом и костюмом развеселой бабы Яги скрывается вполне себе взрослая женщина, можно сказать – пожилая, с уставшим взглядом и потускневшим лицом. Извиняющимся тоном она долго оправдывалась, что таким образом зарабатывает двадцатилетнему сыну на сапоги, который нигде не учиться и не работает, а сутками напролет сидит за компьютером и очень презирает мать за эти ее унизительные подработки.

Я шла домой по заснеженной улице и думала о том, почему одних людей можно легко унизить, других – нет. Если внутри тебя есть некий стержень, тот пилон, на котором удерживает равновесие твое чувство собственного достоинства, то – ты всегда будешь неуязвима. Пусть даже кто-то решит бросить в тебя грязью, да хоть забросает тебя ею с ног до головы, ты все равно останешься чистой, ровно до тех пор, пока сама не усомнишься в себе и не позволишь этой дряни просочиться вовнутрь, пока сама не почувствуешь себя униженной и уязвленной. Если же – нет, то можешь делать все, что угодно – хоть Бабой Ягой скакать, хоть Зайчиком. Пока для тебя это только игра, то и правила устанавливаешь ты, а не кто-то другой. Даже, если этот «кто-то» приказывает тебе: «Зайка, прыгай!» и платит за это деньги.

Первого января мы отпраздновали Новый год в нашей с Никиткой маленькой квартирке. Пара-тройка салатов, традиционное оливье, селедка под шубой и покупной торт. У меня не было ни сил, ни времени что-то выпекать и наготавливать. К счастью, Петины дети оказались чрезвычайно благодарными едоками, совершенно не привередливыми по части меню. Особенно Максим, для которого главное – чтобы еды было много. И совсем неважно, что налито или положено в тарелку – тривиальный борщ или изысканный французский «Буйабес», обычный шницель или кордон блю.

Новогоднее застолье получилось вполне себе теплым и спокойным. Все были сыты, умиротворены и расслаблены, один лишь Макс маялся без своего Counter-Strike и, наевшись торта, улизнул, придумав себе какое-то страшно важное дело. В начале четвертого ушли и Петр с Таей, и я поинтересовалась у сына:

– Ну, и как тебе ребята?

– Нормально.

– То есть, они тебе понравились? – попробовала я раскрутить Никиту на развернутый ответ.

– Я же сказал – нормально.

– А если бы… ну… вдруг… мы стали жить все вместе? – осторожно поинтересовалась я, взъерошив сыну волосы.

– Где? Здесь? – фыркнул Никита, обводя руками нашу шестнадцатиметровую комнату.

– Нет… не здесь, конечно!

– А где?

И правда – где? Чего я лезу к нему со своими дурацкими абстрактными вопросами. Может быть потому, что сама не нахожу на них ответа.

Третьего января мне позвонила Светлана с неожиданным вопросом:

– Слушай, а ты не хочешь повторить?

– Что «повторить»? – не поняла я.