Игорь Горев - Тень Хиросимы. Роман-легенда

– Цивилус.

– Да.

– Ты хочешь сказать… Ты хочешь сказать… я мёртв!

– Я ничего уже не хочу говорить. Твоих слов нет в сценарии. Может быть ты – Тень. Но необычная Тень. Живая. Посмотри, сколько Теней на сцене. Без них никак и никуда. Там, где есть свет, обязательно присутствует и тень, или полутень. А здесь, где всё залито светом Светозарного, сам Б… да что это со мной, тени настолько насыщены, что вполне могут жить самостоятельной жизнью. Вот видишь, я уже и имя тебе дал. – Голос перешёл на шёпот, – я взял на себя чужие почётные обязанности: давать имена. Хи-хи, – он ехидно засмеялся: знай наших!

Он живо представил себе благообразного седого старичка с длинной седой и почему-то шелковистой бородой, шаловливо потирающего свои руки. Улыбнувшись, Он спросил:

– Цивилиус, так как же мне теперь быть?

– А, Тень. Ты ещё здесь? А я-то думал, как только ты получишь своё новое имя, то тебя и след простынет. Свищи, ищи тебя потом. Даже расстроился: такого собеседника потерял.

– Может, мне пойти в этот твой, как его – Триумвират, и всё им объяснить.

– Куда! Да ты хоть знаешь, что такое ТРИУМВИРАТ?!

Тень (Тень, так Тень – Он безропотно согласился с новым именем, тем более что старое сгорело, испарилось. Ни памяти, ни надписи. Ничего) снова представил себе старичка, но уже грозно вытянувшего указательный палец к небу и трясущего им, мол, это такое слово, такое, ого-го! Нарисованное воображением получилось не грозным, но комичным. Тень невольно прыснул между губ.

– Извини, Цивилиус!

– Что извини? – не понял старик, не обращая внимания на смешок.

– Да я так, представил.

– Что тут представлять. В Триумвират он собрался. Триумвирата нет!

– Как нет!? Ты же только что!.. А… Да… как же?.. Ты же сам… – Тень замер с открытым ртом, будто загипнотизированный длинным старческим пальцем.

– Ну, мой друг, ты так возмущаешься, будто ни разу не соприкасался ни с чем таким, что было бы, на первый взгляд, комичным, глупым и невозможным… однако же имеющим место в жизни.

– Не…

– Не торопись с выводами. Абсурд так же реален, как и вся эта фантасмагория вокруг тебя. Эти грандиозные декорации – поражают воображение только тех, для кого они были сооружены. Этот картонно-искусственный антураж, украшенный стразами и изумрудами, в который облекаются, чтобы казаться. Эти затёртые до ветхости роли: «плохих» и «хороших», «избранных» и «обязанных», «великих» и «статистов». Уж поверь мне – я тут давно сижу – в этом театре вымысел куда важнее мысли. А в сыгранную роль верят больше, чем живому актёру, потому что и сам лицедей вдруг однажды понимает, что не может покинуть сцену, не вырвав у себя сердце… Кстати, короны здесь нахлобучивают зрители, и никто другой. Венценосцу только и остается, что с виноватой улыбкой стараться не уронить драгоценную безделушку. Для этого он выпрямляет спину, слегка приподнимает голову, а походка его делается уверенно-осторожной: царственной. – Цивилиус, неожиданно, понизив голос до приглушённо-доверительного, скороговоркой закончил свой монолог.

Может он сумасшедший? – промелькнула в голове Тени шальная мысль, сразу вызывая панику и состояние беспомощности: а что дальше? Тень невольно огляделся по сторонам, будто в поисках союзника или хотя бы того, кто протягивал бы руку: хватайся – я вытащу. Точно сумасшедший – сжигать декорации, чтобы вновь сооружать новые. Ещё более грандиозные. Изумруды, тут? – и Тень снова пожал плечами в недоумении.

Но вокруг по-прежнему было пустынно и безжизненно. Тьма понемногу разгущалась и превратилась в бурый полумрак.

Где-то догорали руины. Знобящий ветер гнал над серыми барханами лёгкие позёмки легчайшей пыли. Картонное небо постепенно очищалось. Клубы дыма, оставшиеся после взрыва, рассеивались и вместе с редкими облаками уносились прочь. Будто и не было ослепляюще-обжигающей вспышки, расплавившей прозрачную утреннюю лазурь, смертельно-ядовитого гриба, появившегося невесть откуда и выросшего до исполинских размеров, заслоняя всё вокруг и раздавливая своей пятой всё живое. Грохот, разрывающий барабанные перепонки, и сжигающее дыхание пекло – растворились бесследно в пространстве и времени.

Причины, всегда недоступные для осознания и понимания вследствие их бесконечности, растворились в бесчисленных законах природы и вернулись к своим первоосновам, где материя всего лишь кубики в руках ребёнка. Причины растворились, оставив на поверхности искорёженные, изуродованные последствия. Последствия, в которые не хотелось верить. Не хотелось, ибо зал был пуст.